Час дракона
Бой кончился как раз тогда, когда Ситиродзи подошел к пределу своей выносливости, и желание лечь стало сильнее желания жить. Как и всегда. А может быть, каждый раз ему так казалось уже потом, после боя. В полной тишине белым привидением к нему подошел Камбей. Ну, почти белым: в пыли и пятнах крови. Они смотрели друг на друга молча, прислушиваясь к окружающему миру. Поверженные враги еще могут быть опасны. Тишина, не слышно ни врагов, ни …
Кюдзо?
Их безумный непобедимый соратник.
Он не откликался, а это могло означать только самое плохое. Оба потеряли Кюдзо из виду уже давно, оставалось, передвигаясь хаотически по руинам, всматриваться в тени.
Ситиродзи обмер, когда увидел на обломках бетона и арматуры изломанное тело. Кюдзо лежал навзничь, раскинув руки, брошенные катаны блестели, отражая солнце и казались в этом хаосе неестественно живыми и целыми. Иссеченная красная ткань, восковое лицо, каменная крошка, песок. Ситиродзи вернулся к действительности только, когда Камбей, осмотрев раны и коснувшись пальцами горла над широким воротом плаща, тусклым голосом сказал: «его не спасти, но пока он жив, судьба с ним не милосердна – промучается несколько часов».
Ситиродзи опустился рядом на колени, но никак не мог заставить себя протянуть руку. Казалось невозможным коснуться без разрешения одежды, а, тем более, кожи этого демонстративно нелюдимого существа. И еще казалось, что любое прикосновение принесет раненому убийственную боль.
Но Камбей после своего вердикта бездействовал, и отступать было некуда.
"Все, - сказал себе Ситиродзи, - успокойся. Умрет предмет твоей тайной страсти, чиркнешь себе по горлу, делов-то. Одной из парных катан, например! Как это не смешно, но ты – его единственный шанс". Самовнушение подействовало.
Ситиродзи оторвал клок от подкладки хаори и перво-наперво смахнул пыль с век и губ раненого.
Широкие и упругие ножны катан спасли от перелома позвоночник. Осторожно приподнять и повернуть белобрысую голову: пушистые волосы в крови, но, удача, по касательной, ссадина, наверно его оглушило, и тогда… Ударили со всего маха: левая ключица и правое бедро рассечены, но он жив и он выживет, решил Ситиродзи. Ничего нет под рукой, подкладку собственного хаори - на длинные ленты. Катаной Кюдзо – его плащ – в клочья, чтобы лучше изучить повреждения. Ключица устояла, трещина, наверно, все же есть, ниже – глубокая рана, на нее – тугую повязку, руку примотать к грудной клетке, чтобы не доломать ключицу. Бедро разрезано почти по всей длине до кости, чудом не задета артерия. Потом зашьем, если будет чем. Пока – замотать потуже. Закутать в остатки хаори, холодно. Надо найти что-то под носилки.
- Да что он там весит, - ответил Камбей и поднял Кюдзо на руки.
Пошли, только куда? До города он не доживет.
- Вниз, я видел там лес. Все – укрытие. На северном склоне холма еще лежал снег, но у подножья чернела дорога, ведущая, судя по всему, в город.
- Слышишь, речка.
- Что, нам это дает?
- Воду, осел, - подумал Ситиродзи, начиная злиться на фатализм Камбея, но промолчал.
Дом. Брошенный. Совсем недавно. Скорее всего, хозяева бежали в город, опасаясь бандитов. Кухня. Светлая комната. Разожги угли в жаровне. Иголка, нитки, простыню – на бинты, руки трясутся, даже железная, потому что это дрожит сердце. Кипятить, надо долго, а времени нет. Промыть рану и шить, эту, другую, оставить дренаж, бинтовать. Все. Дикие вишневые глаза, искаженный страдальческой гримасой рот. Очнулся. Когда?
Камбей укрыл раненого простыней, опустить на истерзанное тело тяжелое одеяло казалось невозможным.
Кроме большой светлой комнаты в доме была маленькая, окна которой выходили на север. Ситиродзи устроил там себе лежак и мгновенно вырубился. Проснулся он ночью и сразу понял от чего, когда из соседней комнаты раздался глухой болезненный вскрик.
- Что?
- У него начался сильный жар, он метался и мог повредить повязку. Но когда я попытался дотронуться, он закричал.
Великий Камбей был растерян, беспомощность не входила в арсенал его чувств.
- Он слишком слаб, чтобы повредить себе.
Ситиродзи ушел на кухню вскипятить воды. Он сидел там и через картонную стенку слушал хриплое дыхание, перемежающееся стонами. Он пытался думать. Получалось плохо – от жалости сжималось сердце и отшибало мозги. На рассвете жар отступил. Ситиродзи, шатаясь от усталости, вернулся в комнату и предложил Камбею: иди, отдохни, я посижу с ним. Он дождался, когда Кюдзо откроет глаза, слегка повернул его голову и поднес к почерневшим искусанным губам ложку с водой. Ему удалось влить несколько ложек прежде, чем вишневые глаза закрылись.
На следующую ночь кошмар повторился.
К концу третьей ночи он услышал, как хриплый голос медленно, но отчетливо выговаривает:
- Я мог бы терпеть боль, но не хочу сходить с ума. Камбей, окажи мне последнюю услугу.
- Скоро утро, тебе станет легче, но если вечером ты повторишь просьбу, Кюдзо-доно, я не откажу тебе.
Боги, он убьет его.
И Ситиродзи решился…
Кюдзо?
Их безумный непобедимый соратник.
Он не откликался, а это могло означать только самое плохое. Оба потеряли Кюдзо из виду уже давно, оставалось, передвигаясь хаотически по руинам, всматриваться в тени.
Ситиродзи обмер, когда увидел на обломках бетона и арматуры изломанное тело. Кюдзо лежал навзничь, раскинув руки, брошенные катаны блестели, отражая солнце и казались в этом хаосе неестественно живыми и целыми. Иссеченная красная ткань, восковое лицо, каменная крошка, песок. Ситиродзи вернулся к действительности только, когда Камбей, осмотрев раны и коснувшись пальцами горла над широким воротом плаща, тусклым голосом сказал: «его не спасти, но пока он жив, судьба с ним не милосердна – промучается несколько часов».
Ситиродзи опустился рядом на колени, но никак не мог заставить себя протянуть руку. Казалось невозможным коснуться без разрешения одежды, а, тем более, кожи этого демонстративно нелюдимого существа. И еще казалось, что любое прикосновение принесет раненому убийственную боль.
Но Камбей после своего вердикта бездействовал, и отступать было некуда.
"Все, - сказал себе Ситиродзи, - успокойся. Умрет предмет твоей тайной страсти, чиркнешь себе по горлу, делов-то. Одной из парных катан, например! Как это не смешно, но ты – его единственный шанс". Самовнушение подействовало.
Ситиродзи оторвал клок от подкладки хаори и перво-наперво смахнул пыль с век и губ раненого.
Широкие и упругие ножны катан спасли от перелома позвоночник. Осторожно приподнять и повернуть белобрысую голову: пушистые волосы в крови, но, удача, по касательной, ссадина, наверно его оглушило, и тогда… Ударили со всего маха: левая ключица и правое бедро рассечены, но он жив и он выживет, решил Ситиродзи. Ничего нет под рукой, подкладку собственного хаори - на длинные ленты. Катаной Кюдзо – его плащ – в клочья, чтобы лучше изучить повреждения. Ключица устояла, трещина, наверно, все же есть, ниже – глубокая рана, на нее – тугую повязку, руку примотать к грудной клетке, чтобы не доломать ключицу. Бедро разрезано почти по всей длине до кости, чудом не задета артерия. Потом зашьем, если будет чем. Пока – замотать потуже. Закутать в остатки хаори, холодно. Надо найти что-то под носилки.
- Да что он там весит, - ответил Камбей и поднял Кюдзо на руки.
Пошли, только куда? До города он не доживет.
- Вниз, я видел там лес. Все – укрытие. На северном склоне холма еще лежал снег, но у подножья чернела дорога, ведущая, судя по всему, в город.
- Слышишь, речка.
- Что, нам это дает?
- Воду, осел, - подумал Ситиродзи, начиная злиться на фатализм Камбея, но промолчал.
Дом. Брошенный. Совсем недавно. Скорее всего, хозяева бежали в город, опасаясь бандитов. Кухня. Светлая комната. Разожги угли в жаровне. Иголка, нитки, простыню – на бинты, руки трясутся, даже железная, потому что это дрожит сердце. Кипятить, надо долго, а времени нет. Промыть рану и шить, эту, другую, оставить дренаж, бинтовать. Все. Дикие вишневые глаза, искаженный страдальческой гримасой рот. Очнулся. Когда?
Камбей укрыл раненого простыней, опустить на истерзанное тело тяжелое одеяло казалось невозможным.
Кроме большой светлой комнаты в доме была маленькая, окна которой выходили на север. Ситиродзи устроил там себе лежак и мгновенно вырубился. Проснулся он ночью и сразу понял от чего, когда из соседней комнаты раздался глухой болезненный вскрик.
- Что?
- У него начался сильный жар, он метался и мог повредить повязку. Но когда я попытался дотронуться, он закричал.
Великий Камбей был растерян, беспомощность не входила в арсенал его чувств.
- Он слишком слаб, чтобы повредить себе.
Ситиродзи ушел на кухню вскипятить воды. Он сидел там и через картонную стенку слушал хриплое дыхание, перемежающееся стонами. Он пытался думать. Получалось плохо – от жалости сжималось сердце и отшибало мозги. На рассвете жар отступил. Ситиродзи, шатаясь от усталости, вернулся в комнату и предложил Камбею: иди, отдохни, я посижу с ним. Он дождался, когда Кюдзо откроет глаза, слегка повернул его голову и поднес к почерневшим искусанным губам ложку с водой. Ему удалось влить несколько ложек прежде, чем вишневые глаза закрылись.
На следующую ночь кошмар повторился.
К концу третьей ночи он услышал, как хриплый голос медленно, но отчетливо выговаривает:
- Я мог бы терпеть боль, но не хочу сходить с ума. Камбей, окажи мне последнюю услугу.
- Скоро утро, тебе станет легче, но если вечером ты повторишь просьбу, Кюдзо-доно, я не откажу тебе.
Боги, он убьет его.
И Ситиродзи решился…
Интересно и грустно у вас получилось.
Кстати, поздравляю с отпуском)