
воскресенье, 08 августа 2010
Час дракона
Смейтесь, кто хочет, но мы забыли палатку! Мужик, который с нами поехал в байде (а это - семья), палатку взял. Вечером он ушел на рыбалку. Ночью вернулся, подумал, что мы оба - в палатке, и заночевал снаружи. А мне что? Я заночевала на улице сразу. В результате: Жени и я - на природе, муж - в палатке. Подробности - завтра.


пятница, 06 августа 2010
Час дракона
Ситиродзи млел. Его беленький кои оказался прекрасным пациентом: нетребовательным и сговорчивым. Ситиродзи принял бы от него все, что угодно, а уж благодарность его просто окрыляла.
Вечером он сел около футона Кюдзо и взял его за руку. Тот вопросительно посмотрел на него, но ничего не спросил, Кюдзо умел быть терпеливым.
«Он не рассердится, я ведь просто спрошу», – решил, наконец, Ситиродзи.
- Можно я поцелую твою руку?
Кюдзо лишился дара речи.
- Тебе будет неприятно?
- Не знаю, мне никогда не целовали руку, - ответил Кюдзо странно напряженным голосом. Он давил в себе смех, посчитав его в данной ситуации непристойным, но не выдержал и хихикнул. Ситиродзи подумал и тоже засмеялся.
- Я задал вопрос, на который не возможно прямо ответить, если только ты не заправская кокетка?
- Да!
Это, конечно, был ответ.
Сначала он осторожно целовал ладонь, потом легонько прикусил кожу на запястье, там, где выступала косточка. Эти пальцы могли сломать его руку? Может быть даже железную. Сейчас они, тонкие и покорные лежали в его ладони, и он мог делать с ними все, что хотел. Он и делал. Потом испугался. Вдруг кои неприятно, даже противно. Не отпуская драгоценной кисти, он покосился на Кюдзо. От вида дрожащих ресниц и приоткрытых губ у Ситиродзи снесло крышу.
Он зашептал прямо в ладонь: «кои, я люблю тебя, я давно хотел тебе сказать».
- Я догадывался.
Он хотел добавить: «больше ничего стоящего у меня в жизни нет». Это было слишком сентиментально, но это было правдой. Кюдзо не решился. Ситиродзи тоже молчал, но это было хорошее молчание: неуклюже сказанное или неверно понятое слово могло огорчить, ранить, убить, а молчание, вот такое, – нет.
Ситиродзи проснулся в полной темноте лежа частично на футоне, частично - на циновке. Ужаснулся. Он не помнил, как заснул. Машинально, наверное, добрел. Как же Кюдзо без него? И только теперь услышал рядом тяжелое дыхание нездорового, но крепко спящего человека. И … он все еще держал в ладони пальцы своего ненаглядного пациента.
Ситиродзи поставил на низенький столик поднос с завтраком и обернулся к Кюдзо. Что-то было не так… Все было не так! Застывшее лицо и крупные капли пота. Запавшие вишневые глаза смотрели зло и виновато одновременно.
- Кюдзо, что болит? Быстро говори…
Откинул простыню, осмотрел раны. Кюдзо здоровой рукой цапнул край простыни, попытался вернуть ее на место. Рука заметно дрожала. Ситиродзи прикинул варианты и спросил строго:
- Ты пытался подняться без моей помощи?
Молчит.
Ситиродзи накрыл его простыней, потом одеялом, напоил горячим чаем.
- Я очень хочу встать.
- Кои, я придумаю что-нибудь, но обещай мне не торопиться.
- Угу, - согласился, наконец, Кюдзо.
На закате Ситиродзи притащил к футону Кюдзо ворох одежды.
- Сейчас я помогу тебе одеться, и мы попробуем выйти на веранду. Одежду я частью перешивал, а частью - шил сам, постарайся воздержаться от критики.
Длинная теплая рубашка, хаками, носки, поверх всего - одеяло, очень аккуратно на раненое плечо. Ситиродзи осторожно поставил Кюдзо на ноги, крепко придерживая за талию.
- Нет, я не могу идти - признался Кюдзо, обнимая Ситиродзи за шею здоровой рукой.
Стоять бы вот так всю жизнь, но Ситиродзи, боясь рехнуться, подхватил Кюдзо на руки, вынес на веранду и усадил на скамью так, чтобы тот мог полулежать, спиной опираясь на Ситиродзи. Кюдзо устроился поудобнее и откинул голову назад. Пушистые волосы тут же полезли Ситиродзи в нос, он с удовольствием отфыркивался, потом нашел под волосами ухо Кюдзо и коснулся его губами. Если человек положил тебе голову на плечо, надо ли спрашивать разрешения на такую мелочь? Не отстранился. Не почувствовал? Ай, какой бесчувственный.
В начале весны вечера не бывают теплыми. После захода солнца Ситиродзи отнес Кюдзо в дом, усадил около жаровни и приготовил ужин. Хорошо было.
Вечерние посиделки стали ритуалом. Ситиродзи смастерил вместо скамейки надежный топчан, на который усаживал Кюдзо, замотанного в одеяло. Готовил ужин и выходил к нему поболтать и проводить солнце. Боль еще иногда возвращалась по ночам, грызя тело и душу, но теперь Кюдзо стал подолгу спать, да и Ситиродзи всегда был рядом. Оба получили то, чего раньше так не доставало в жизни. Ситиродзи – неизбалованный и отзывчивый объект поклонения и заботы. Кюдзо – любящего и безгранично преданного друга.
Ситиродзи очень боялся себя обмануть, неправильно понять, сказать или сделать что-нибудь лишнее. Но и молчать становилось все труднее. Когда они в очередной раз сидели на веранде, он сначала долго изучал равнодушное строгое лицо своего компаньона, пытаясь представить, как оно могло бы измениться… потом решился.
- Скажи, Кюдзо, ты влюблялся когда-нибудь?
Без раздумий:
– Нет.
- Это странно. У тебя огненная душа.
- Пока были живы родители, у меня было хорошее детство, а потом, подростком, когда влюбляются, - молниеносный ехидный взгляд, – сильно доставалось, ничего, кроме ненависти и отвращения, я оттуда не помню. Война – разведка, всегда один. В Когаке же – для меня просто не существовало людей.
Война? Он, и правда, мой ровесник. Шпион-одиночка – смертник! – запоздало ужаснулся Ситиродзи, вспомнив, как такие уходили и не возвращались или их находили в таком виде, что...
- А потом, когда ты пошел с нами? (Черт, я не про себя, конечно, а про Камбея.)
- Вы все были для меня соратниками.
Ситиродзи помолчал. Он, собственно, ни на что и не рассчитывал… Улыбнулся кривовато.
- Я, знаешь, никогда не был особенно страстным, а вот – влюбился. Но ты не волнуйся, я не буду тебе надоедать.
- Почему это?
Вот так вопрос!
Ситиродзи попытался пошутить.
- Боюсь, ты меня прибьешь.
Спокойно так, с усмешечкой.
- Не до смерти.
- Вот как? А я только смерти и боюсь. Тогда держись.
Что-то надо сказать? Или, лучше, не надо?
Ситиродзи осторожно дотронулся до острого подбородка Кюдзо, провел ладонью по щеке, убирая волосы. Коснулся губами губ. Кюдзо не возражал. Целоваться он не умел, хотя учиться не отказывался. Целовались, пока хватало дыхания. Потом они сидели и слушали рваные вздохи друг друга.
«Я не оставлю тебя, даже если будешь гнать. Я могу быть твоим охранником или, если хочешь, твоим шутом,» - промолчал Ситиродзи.
Кюдзо на ощупь развязал ленточку в хвосте Ситиродзи, пропеллер тот давно перестал заплетать. Ерошил жесткие пряди. Пробовал ласку на ощупь. Привыкал к тому, как может быть хорошо вдвоем.
Ситиродзи (на веранде).
Любит он меня?
За что меня, собственно, любить? Физиономия у меня в полном соответствии с душой, не изящная и не героическая, а фигура похожа на вставший на дыбы футон. И рука еще эта…
Сначала я с ужасом ждал момента, когда он перестанет нуждаться в моей заботе и уйдет. Он быстро выздоравливал. Смог встать сам. Сам смог дойти до веранды. Мучил мой семисен, с трудом попадая непослушными пальцами левой руки по нужным ладам. Врал – оказалось, есть у него слух! Тренировался с одной катаной, потом – с двумя.
И смотрел: остро, зло, требовательно. От этого коктейля я сходил с ума. И помирал от страха.
Одно точно – он не желал расставаться со мной.
Теперь я знаю – он не уйдет. Насколько позволяют окаменевшее сердце и искореженное тело, он, ладно, любит меня. Иногда даже бывает игрив и нежен. Я буду ждать сколько угодно. Отогревать его. Будить. Сейчас он тренируется у реки. Скоро придет. Что-то я разболтался, лучше пойду, приготовлю на обед что-нибудь повкуснее.
Кюдзо (в кустах).
Теперь у меня есть семья. Ситиродзи. Он немного смешной. Вон, сидит на веранде, нос повесил. А обед где? Хватит подглядывать, пойду, похвастаюсь уловом.
Вечером он сел около футона Кюдзо и взял его за руку. Тот вопросительно посмотрел на него, но ничего не спросил, Кюдзо умел быть терпеливым.
«Он не рассердится, я ведь просто спрошу», – решил, наконец, Ситиродзи.
- Можно я поцелую твою руку?
Кюдзо лишился дара речи.
- Тебе будет неприятно?
- Не знаю, мне никогда не целовали руку, - ответил Кюдзо странно напряженным голосом. Он давил в себе смех, посчитав его в данной ситуации непристойным, но не выдержал и хихикнул. Ситиродзи подумал и тоже засмеялся.
- Я задал вопрос, на который не возможно прямо ответить, если только ты не заправская кокетка?
- Да!
Это, конечно, был ответ.
Сначала он осторожно целовал ладонь, потом легонько прикусил кожу на запястье, там, где выступала косточка. Эти пальцы могли сломать его руку? Может быть даже железную. Сейчас они, тонкие и покорные лежали в его ладони, и он мог делать с ними все, что хотел. Он и делал. Потом испугался. Вдруг кои неприятно, даже противно. Не отпуская драгоценной кисти, он покосился на Кюдзо. От вида дрожащих ресниц и приоткрытых губ у Ситиродзи снесло крышу.
Он зашептал прямо в ладонь: «кои, я люблю тебя, я давно хотел тебе сказать».
- Я догадывался.
Он хотел добавить: «больше ничего стоящего у меня в жизни нет». Это было слишком сентиментально, но это было правдой. Кюдзо не решился. Ситиродзи тоже молчал, но это было хорошее молчание: неуклюже сказанное или неверно понятое слово могло огорчить, ранить, убить, а молчание, вот такое, – нет.
Ситиродзи проснулся в полной темноте лежа частично на футоне, частично - на циновке. Ужаснулся. Он не помнил, как заснул. Машинально, наверное, добрел. Как же Кюдзо без него? И только теперь услышал рядом тяжелое дыхание нездорового, но крепко спящего человека. И … он все еще держал в ладони пальцы своего ненаглядного пациента.
Ситиродзи поставил на низенький столик поднос с завтраком и обернулся к Кюдзо. Что-то было не так… Все было не так! Застывшее лицо и крупные капли пота. Запавшие вишневые глаза смотрели зло и виновато одновременно.
- Кюдзо, что болит? Быстро говори…
Откинул простыню, осмотрел раны. Кюдзо здоровой рукой цапнул край простыни, попытался вернуть ее на место. Рука заметно дрожала. Ситиродзи прикинул варианты и спросил строго:
- Ты пытался подняться без моей помощи?
Молчит.
Ситиродзи накрыл его простыней, потом одеялом, напоил горячим чаем.
- Я очень хочу встать.
- Кои, я придумаю что-нибудь, но обещай мне не торопиться.
- Угу, - согласился, наконец, Кюдзо.
На закате Ситиродзи притащил к футону Кюдзо ворох одежды.
- Сейчас я помогу тебе одеться, и мы попробуем выйти на веранду. Одежду я частью перешивал, а частью - шил сам, постарайся воздержаться от критики.
Длинная теплая рубашка, хаками, носки, поверх всего - одеяло, очень аккуратно на раненое плечо. Ситиродзи осторожно поставил Кюдзо на ноги, крепко придерживая за талию.
- Нет, я не могу идти - признался Кюдзо, обнимая Ситиродзи за шею здоровой рукой.
Стоять бы вот так всю жизнь, но Ситиродзи, боясь рехнуться, подхватил Кюдзо на руки, вынес на веранду и усадил на скамью так, чтобы тот мог полулежать, спиной опираясь на Ситиродзи. Кюдзо устроился поудобнее и откинул голову назад. Пушистые волосы тут же полезли Ситиродзи в нос, он с удовольствием отфыркивался, потом нашел под волосами ухо Кюдзо и коснулся его губами. Если человек положил тебе голову на плечо, надо ли спрашивать разрешения на такую мелочь? Не отстранился. Не почувствовал? Ай, какой бесчувственный.
В начале весны вечера не бывают теплыми. После захода солнца Ситиродзи отнес Кюдзо в дом, усадил около жаровни и приготовил ужин. Хорошо было.
Вечерние посиделки стали ритуалом. Ситиродзи смастерил вместо скамейки надежный топчан, на который усаживал Кюдзо, замотанного в одеяло. Готовил ужин и выходил к нему поболтать и проводить солнце. Боль еще иногда возвращалась по ночам, грызя тело и душу, но теперь Кюдзо стал подолгу спать, да и Ситиродзи всегда был рядом. Оба получили то, чего раньше так не доставало в жизни. Ситиродзи – неизбалованный и отзывчивый объект поклонения и заботы. Кюдзо – любящего и безгранично преданного друга.
Ситиродзи очень боялся себя обмануть, неправильно понять, сказать или сделать что-нибудь лишнее. Но и молчать становилось все труднее. Когда они в очередной раз сидели на веранде, он сначала долго изучал равнодушное строгое лицо своего компаньона, пытаясь представить, как оно могло бы измениться… потом решился.
- Скажи, Кюдзо, ты влюблялся когда-нибудь?
Без раздумий:
– Нет.
- Это странно. У тебя огненная душа.
- Пока были живы родители, у меня было хорошее детство, а потом, подростком, когда влюбляются, - молниеносный ехидный взгляд, – сильно доставалось, ничего, кроме ненависти и отвращения, я оттуда не помню. Война – разведка, всегда один. В Когаке же – для меня просто не существовало людей.
Война? Он, и правда, мой ровесник. Шпион-одиночка – смертник! – запоздало ужаснулся Ситиродзи, вспомнив, как такие уходили и не возвращались или их находили в таком виде, что...
- А потом, когда ты пошел с нами? (Черт, я не про себя, конечно, а про Камбея.)
- Вы все были для меня соратниками.
Ситиродзи помолчал. Он, собственно, ни на что и не рассчитывал… Улыбнулся кривовато.
- Я, знаешь, никогда не был особенно страстным, а вот – влюбился. Но ты не волнуйся, я не буду тебе надоедать.
- Почему это?
Вот так вопрос!
Ситиродзи попытался пошутить.
- Боюсь, ты меня прибьешь.
Спокойно так, с усмешечкой.
- Не до смерти.
- Вот как? А я только смерти и боюсь. Тогда держись.
Что-то надо сказать? Или, лучше, не надо?
Ситиродзи осторожно дотронулся до острого подбородка Кюдзо, провел ладонью по щеке, убирая волосы. Коснулся губами губ. Кюдзо не возражал. Целоваться он не умел, хотя учиться не отказывался. Целовались, пока хватало дыхания. Потом они сидели и слушали рваные вздохи друг друга.
«Я не оставлю тебя, даже если будешь гнать. Я могу быть твоим охранником или, если хочешь, твоим шутом,» - промолчал Ситиродзи.
Кюдзо на ощупь развязал ленточку в хвосте Ситиродзи, пропеллер тот давно перестал заплетать. Ерошил жесткие пряди. Пробовал ласку на ощупь. Привыкал к тому, как может быть хорошо вдвоем.
Ситиродзи (на веранде).
Любит он меня?
За что меня, собственно, любить? Физиономия у меня в полном соответствии с душой, не изящная и не героическая, а фигура похожа на вставший на дыбы футон. И рука еще эта…
Сначала я с ужасом ждал момента, когда он перестанет нуждаться в моей заботе и уйдет. Он быстро выздоравливал. Смог встать сам. Сам смог дойти до веранды. Мучил мой семисен, с трудом попадая непослушными пальцами левой руки по нужным ладам. Врал – оказалось, есть у него слух! Тренировался с одной катаной, потом – с двумя.
И смотрел: остро, зло, требовательно. От этого коктейля я сходил с ума. И помирал от страха.
Одно точно – он не желал расставаться со мной.
Теперь я знаю – он не уйдет. Насколько позволяют окаменевшее сердце и искореженное тело, он, ладно, любит меня. Иногда даже бывает игрив и нежен. Я буду ждать сколько угодно. Отогревать его. Будить. Сейчас он тренируется у реки. Скоро придет. Что-то я разболтался, лучше пойду, приготовлю на обед что-нибудь повкуснее.
Кюдзо (в кустах).
Теперь у меня есть семья. Ситиродзи. Он немного смешной. Вон, сидит на веранде, нос повесил. А обед где? Хватит подглядывать, пойду, похвастаюсь уловом.
четверг, 05 августа 2010
Час дракона
Это иероглиф обозначающий номер отряда — Шестой. Такой же на хаори Бьякуи, на спине. И еще символ отряда — камелиия — благородный ум.
Смотрите аниме что ли по порядку.
Так же, когда шинигами ходят в генсей то каждый из них ограничивает свои силы чтобы не нарушать равновесие. И тогда появляется печать в виде символа отряда (2 сезон — филлерный от 64 серии по 109) Для Бьякуи и Ренджи — это камелия. В других отрядах другие цветы.
Подробнее www.diary.ru/~PERASPERA/p119980193.htm
Смотрите аниме что ли по порядку.
Так же, когда шинигами ходят в генсей то каждый из них ограничивает свои силы чтобы не нарушать равновесие. И тогда появляется печать в виде символа отряда (2 сезон — филлерный от 64 серии по 109) Для Бьякуи и Ренджи — это камелия. В других отрядах другие цветы.
Подробнее www.diary.ru/~PERASPERA/p119980193.htm
Час дракона
Из забытого раздела «Записываю по совету Murmele»
Моя добрая знакомая, точнее, жена моего друга, женщина удивительная. Ей больше лет, чем мне, но… Она тонюсенькая, волосы - коричневой гривкой. Очень скромная, носит спортивную одежду. (В дневе есть фотка, где она по мелководью мою мелочь водит).Её муж стал много получать, ну и говорит ей: «сменим сантехнику». А у них – зверьё. Перечислять не буду, кошек, только, три. Все писают в унитаз. Старый, с таким донышком, кто помнит. Приходит она в дорогой магазин. Там ее игнорируют. Потом подходит очень гордый собой продавец и спрашивает: «что, мол, у вас». Она на него смотрит широкими честными глазами и спрашивает: «мне нужен унитаз, но, чтоб для кошек». И кошелек достает.
Как она смеялась, когда описывала его реакцию. Наивные люди тоже не дураки.
Моя добрая знакомая, точнее, жена моего друга, женщина удивительная. Ей больше лет, чем мне, но… Она тонюсенькая, волосы - коричневой гривкой. Очень скромная, носит спортивную одежду. (В дневе есть фотка, где она по мелководью мою мелочь водит).Её муж стал много получать, ну и говорит ей: «сменим сантехнику». А у них – зверьё. Перечислять не буду, кошек, только, три. Все писают в унитаз. Старый, с таким донышком, кто помнит. Приходит она в дорогой магазин. Там ее игнорируют. Потом подходит очень гордый собой продавец и спрашивает: «что, мол, у вас». Она на него смотрит широкими честными глазами и спрашивает: «мне нужен унитаз, но, чтоб для кошек». И кошелек достает.
Как она смеялась, когда описывала его реакцию. Наивные люди тоже не дураки.
Час дракона

Час дракона
Теперь Ситиродзи не мог позволить себе ни лишнего движения, ни преступного выражения глаз. «Даже мысли, - он решил, - у меня не должно быть кривой, пока Кюдзо беспомощен». Он позволил себе единственную вещь: когда Кюдзо заснул, сел на пол рядом с футоном и стал смотреть...
Очнулся Кюдзо со странным ощущением пустоты. Тяжелый давящий огонь в груди исчез. Занявшая его место пульсирующая боль резаной раны была тем, с чем Кюдзо привык справляться. Ситиродзи убрал размокшее полотенце с синяка.
- Надо поесть. Что бы ты хотел?
Кюдзо вдохнул запах тающего снега и мстительно ответил.
- Ягод.
Зима.
Сичиродзи, не моргнув глазом, степенно ушел на кухню. Он решил отступить от самому себе данного обещания не трогать припасов хозяев дома, но… Люди жили в лесу, что им тут было еще делать? Варенья не нашлось, однако на верхней полке, рядом с травами и чаем примостился мешочек с сушеной земляникой. Когда Сичиродзи понял, что это, его обуяла такая радость, что он суеверно испугался. Да, это подарок судьбы, но за подарки, даже судьбы, приходится платить... Стакан ягод он оставил размачиваться на вечер, а из нескольких ложек сварил в кружке компот. В комнате Сичиродзи приоткрыл окно и поставил пиалу с компотом на подоконник. Свежий воздух со сладким летним запахом подобрался к футону Кюдзо. Ситиродзи с интересом следил за тем, как дрогнули ноздри тонкого носа и как меняется лицо раненого. Впрочем, Кюдзо не открыл глаз до тех пор, пока Ситиродзи не сел на циновку рядом с его футоном.
- Твой обед готов.
Держа ложку в механической руке, живой рукой Ситиродзи осторожно приподнял голову Кюдзо. Ошеломленный Кюдзо покорно съел несколько ложек. Вкус лета вместо вкуса крови.
- Спасибо.
Еле слышным шепотом. Больше он действительно не может, понял Ситиродзи. Просто нет сил.
- Открой окно, … пожалуйста. И убери жаровню…
- Не трать силы на вежливость.
Сичиродзи нашел две плотные подушки, пристроил их около раненой ноги и плеча, чтобы одеяло не давило на раны и укутал Кюдзо всем, чем нашел.
И распахнул окно.
Кюдзо с удовольствием вдыхал прохладный свежий воздух и из-под опущенных ресниц наблюдал за тем, как верная женушка Камбея чистит очаг от накопившейся за несколько дней золы. Доблестный самурай сбежал, а ты остался для того, чтобы ночью слушать мои вопли, а днем выносить горшки за чужим врагом. Повезло Камбею, действительно – верная женушка. Как воин – не плох, но работать вышибалой в борделе… Брр. А в Когаке телохранителем?..
Воспоминания путались. Легкая рука прошлась по волосам, и Кюдзо услышал.
- Спишь? Это лучше всего. Спи. Кои. Любимый.
Кто..? Что это еще за… глупости, подумал Кюдзо и … заснул.
Проснулся он уже в сумерках. Ситиродзи сидел рядом и увлеченно что-то шил. Что-то, Кюдзо не поверил глазам, красное. Не старайся, дурачок, не заштопаешь, и плащику и хозяину одно место – на помойке. Он хотел сказать это вслух, но горло сдавило, к глазам подступили слезы. С бессильной обреченностью подумал: «стыд-то какой, еще истерики не хватало». Знакомая ладонь под затылком, чашка с водой у губ – Ситиродзи.
- Я сшил тебе рубашку. Неказистая, но мягкая и теплая. Оденешь? И растопил большую печь, можно надолго открыть окно.
- Ты знаешь, что со мной будет ночью, - проскрипел Кюдзо, - попортится рубашка.
Ему не хотелось огорчать Ситиродзи.
- Давай, утром.
- А ночью, тебе будет легче, чем раньше. Я тут у хозяев нашел интересную травку, она облегчает боль (вранье!). На, пей. И вот еще что, ты ведь не у врага под пыткой, а рядом с другом, который тебя … не оставит наедине с болью, прокушенный язык и изгрызенные губы твоим ранам не помогают. Кричи, если надо, ты никого не разбудишь.
Ситиродзи приготовил все, что может понадобиться ночью, погасил светильники, прилег рядом с Кюдзо и прошептал ему прямо в ухо:
- Хочешь я расскажу тебе о том, где прошло мое детство или мне лучше помолчать.
- Расскажи.
Ситиродзи говорил о светлом лесе, лете, маленькой лесной речке, в плесе которой можно плавать. Говорил и прислушивался к хриплому дыханию.
- А ты умеешь плавать? - спросил он, уловив, что дыхание срывается в стон.
- А? Ситиродзи… да, конечно.
Ситиродзи вытащил из кулака Кюдзо комочек смятой простыни, легко разогнув слабые пальцы. Сожми мою ладонь, ты всегда будешь знать, что я рядом. Никаких врагов, никаких битв, ты ранен, но в безопасности. Кюдзо смог заснуть.
Утро выдалось солнечным. Покончив с рутиной, Ситиродзи нагрел побольше воды и вымыл Кюдзо волосы. Было ли это счастьем, смотреть, как солнечные зайчики путаются в пушистых прядях? Кюдзо, по крайней мере, был доволен. Ситиродзи впервые за последнее время взял семисен.
- Ты любишь музыку?
- Играй, ничего, у меня нет слуха.
Ситиродзи засмеялся, ни сколько от шутки, столько от благодарности, светящейся в вишневых глазах. Бывшая незаметная тень Камбея излучала такую уверенность и тепло, что перед ними отступала даже боль. Нет, отступали холод и пустота одиночества, страх оказаться беспомощным. А с физической болью Кюдзо умел бороться.
Очнулся Кюдзо со странным ощущением пустоты. Тяжелый давящий огонь в груди исчез. Занявшая его место пульсирующая боль резаной раны была тем, с чем Кюдзо привык справляться. Ситиродзи убрал размокшее полотенце с синяка.
- Надо поесть. Что бы ты хотел?
Кюдзо вдохнул запах тающего снега и мстительно ответил.
- Ягод.
Зима.
Сичиродзи, не моргнув глазом, степенно ушел на кухню. Он решил отступить от самому себе данного обещания не трогать припасов хозяев дома, но… Люди жили в лесу, что им тут было еще делать? Варенья не нашлось, однако на верхней полке, рядом с травами и чаем примостился мешочек с сушеной земляникой. Когда Сичиродзи понял, что это, его обуяла такая радость, что он суеверно испугался. Да, это подарок судьбы, но за подарки, даже судьбы, приходится платить... Стакан ягод он оставил размачиваться на вечер, а из нескольких ложек сварил в кружке компот. В комнате Сичиродзи приоткрыл окно и поставил пиалу с компотом на подоконник. Свежий воздух со сладким летним запахом подобрался к футону Кюдзо. Ситиродзи с интересом следил за тем, как дрогнули ноздри тонкого носа и как меняется лицо раненого. Впрочем, Кюдзо не открыл глаз до тех пор, пока Ситиродзи не сел на циновку рядом с его футоном.
- Твой обед готов.
Держа ложку в механической руке, живой рукой Ситиродзи осторожно приподнял голову Кюдзо. Ошеломленный Кюдзо покорно съел несколько ложек. Вкус лета вместо вкуса крови.
- Спасибо.
Еле слышным шепотом. Больше он действительно не может, понял Ситиродзи. Просто нет сил.
- Открой окно, … пожалуйста. И убери жаровню…
- Не трать силы на вежливость.
Сичиродзи нашел две плотные подушки, пристроил их около раненой ноги и плеча, чтобы одеяло не давило на раны и укутал Кюдзо всем, чем нашел.
И распахнул окно.
Кюдзо с удовольствием вдыхал прохладный свежий воздух и из-под опущенных ресниц наблюдал за тем, как верная женушка Камбея чистит очаг от накопившейся за несколько дней золы. Доблестный самурай сбежал, а ты остался для того, чтобы ночью слушать мои вопли, а днем выносить горшки за чужим врагом. Повезло Камбею, действительно – верная женушка. Как воин – не плох, но работать вышибалой в борделе… Брр. А в Когаке телохранителем?..
Воспоминания путались. Легкая рука прошлась по волосам, и Кюдзо услышал.
- Спишь? Это лучше всего. Спи. Кои. Любимый.
Кто..? Что это еще за… глупости, подумал Кюдзо и … заснул.
Проснулся он уже в сумерках. Ситиродзи сидел рядом и увлеченно что-то шил. Что-то, Кюдзо не поверил глазам, красное. Не старайся, дурачок, не заштопаешь, и плащику и хозяину одно место – на помойке. Он хотел сказать это вслух, но горло сдавило, к глазам подступили слезы. С бессильной обреченностью подумал: «стыд-то какой, еще истерики не хватало». Знакомая ладонь под затылком, чашка с водой у губ – Ситиродзи.
- Я сшил тебе рубашку. Неказистая, но мягкая и теплая. Оденешь? И растопил большую печь, можно надолго открыть окно.
- Ты знаешь, что со мной будет ночью, - проскрипел Кюдзо, - попортится рубашка.
Ему не хотелось огорчать Ситиродзи.
- Давай, утром.
- А ночью, тебе будет легче, чем раньше. Я тут у хозяев нашел интересную травку, она облегчает боль (вранье!). На, пей. И вот еще что, ты ведь не у врага под пыткой, а рядом с другом, который тебя … не оставит наедине с болью, прокушенный язык и изгрызенные губы твоим ранам не помогают. Кричи, если надо, ты никого не разбудишь.
Ситиродзи приготовил все, что может понадобиться ночью, погасил светильники, прилег рядом с Кюдзо и прошептал ему прямо в ухо:
- Хочешь я расскажу тебе о том, где прошло мое детство или мне лучше помолчать.
- Расскажи.
Ситиродзи говорил о светлом лесе, лете, маленькой лесной речке, в плесе которой можно плавать. Говорил и прислушивался к хриплому дыханию.
- А ты умеешь плавать? - спросил он, уловив, что дыхание срывается в стон.
- А? Ситиродзи… да, конечно.
Ситиродзи вытащил из кулака Кюдзо комочек смятой простыни, легко разогнув слабые пальцы. Сожми мою ладонь, ты всегда будешь знать, что я рядом. Никаких врагов, никаких битв, ты ранен, но в безопасности. Кюдзо смог заснуть.
Утро выдалось солнечным. Покончив с рутиной, Ситиродзи нагрел побольше воды и вымыл Кюдзо волосы. Было ли это счастьем, смотреть, как солнечные зайчики путаются в пушистых прядях? Кюдзо, по крайней мере, был доволен. Ситиродзи впервые за последнее время взял семисен.
- Ты любишь музыку?
- Играй, ничего, у меня нет слуха.
Ситиродзи засмеялся, ни сколько от шутки, столько от благодарности, светящейся в вишневых глазах. Бывшая незаметная тень Камбея излучала такую уверенность и тепло, что перед ними отступала даже боль. Нет, отступали холод и пустота одиночества, страх оказаться беспомощным. А с физической болью Кюдзо умел бороться.
Час дракона
На ночь положите в морозилку бутылку минералки (2 л). Утром дождитесь некоторой разморозки (30 %) и откройте бутылку. Вы забудете не только про то, что жарко, но и о том, что лето.
среда, 04 августа 2010
Час дракона
Мелочь поймала кошатину, прижала коленом и вдохновленно заорала, размахивая ножницами, "ей жарко, надо постричь". Хорошо, что у меня реакция тренированная.
Час дракона
Он приготовил завтрак, который друзья съели в полной тишине. О чем думал Камбей, Ситиродзи не знал, но, судя по торжественности молчания, генерал готовился к вечеру. Обрывки же мыслей Ситиродзи смысл имели приблизительно следующий: «ты не убьешь моего…»
После завтрака Ситиродзи крепко взял Камбея за локоть и молча увлек во двор.
- Отдай мне Кюдзо.
Спокойно, но тоном, не терпящим возражений.
- Я вижу: ты говоришь это серьезно, да, и не время для шуток. Но, может быть, я не так понял? Объясни значение своих слов.
- Да все просто! - вымотанный душой и телом Ситиродзи не собирался ходить вокруг да около и вывалил все как есть. - Сегодня вечером ты собираешься убить, не делай этого, отдай жизнь Кюдзо мне. Я попробую спасти его.
- Ты просто не знаешь…
- Я все знаю. Ты забыл, что здесь картонные стены, да и как я могу спать, когда он страдает.
Васильковые глаза заблестели, голос сорвался.
Ай, да Ситиродзи!
На кухне и днем и ночью имелась теплая вода и горячий чай, чистые бинты и простыни. Камбей видел все, но не понимал до конца смысла происходящего. Это не было привычной заботой о нем, Камбее, да и вообще не было заботой. Его «верная женушка» влюбился в бледненького поганца…
- В бреду к нему приходят тени прошлого, он бессилен перед ними, и это сводит его с ума. Он не хочет сдаваться безумию. Он слишком горд. Решение Кюдзо - умереть.
- Знаю – слышал. Дай мне шанс спасти. Ты утомлен. Ты устал видеть его муки. Уезжай. (Вам с вашей гордостью до могилы недалеко, а я свою сумею засунуть … за пазуху).
- Зачем это тебе, Ситиродзи?
- Ты уже догадался, не спрашивай!
- Но что ты собираешься делать? Что ты можешь?
«Я прямо сейчас должен доложить тебе о плане действий?! - зло подумал Ситиродзи, но сдержался.
- По крайней мере, я не прерву его жизнь, пока будет биться сердце.
Камбей неожиданно жестко спросил: «ты надеешься, что у Кюдзо есть сердце?» И споткнулся о тяжелый взгляд бывшего своего пилота.
- Я обещал ему… он рассчитывает на мою помощь.
- Тогда тебе придется сначала меня убить.
Ситиродзи тоже мог быть убедительным. Спорить? Чтобы в случае выигрыша убить двоих: старого друга и нового соратника?
- Хорошо, если я уже ничем не могу помочь, то мне лучше попрощаться и уехать. Может быть, с тобой ему будет легче.
Камбей вернулся в комнату и быстро побросал в походный мешок те свои вещи, что попались на глаза. Повернулся к Кюдзо. Взгляд верного врага был вовсе не таким, как все последнее время, мутным и больным. Верный враг смотрел на него как до ранения: ясно и зло.
- Прости, я должен уехать на несколько недель.
- Прощай, - ответил Кюдзо, закрыл глаза и отвернулся.
Ситиродзи проводил Камбея до двери, убедился, что тот направился в сторону города, а не куда глаза глядят, и вернулся к раненому.
Кюдзо так и лежал с закрытыми глазами и казался бестелесным под тонкой простыней. Ситиродзи тихонько присел рядом с футоном, согрел заледеневшие от дикого разговора пальцы и коснулся кончиками горла Кюдзо. Сердце билось слабо, но ровно. Он также осторожно коснулся пальцами подрагивающей кисти. Накрыл ее своей ладонью. Очень нескоро, но Кюдзо открыл глаза. Открыл и прошептал:
- А ты меня, конечно, не убьешь, как ни проси?
Слышать их разговор он не мог, значит – догадался обо всем.
- Можешь ненавидеть меня, но жить ты будешь.
Ситиродзи сидел, успокаивая свое сердце, подчиняя его ритм медленному биению чужого. Медленному? Значит лихорадки нет? Странно, в случае заражение, жар сжигал бы его постоянно, но сейчас его нет, ладонь ледяная, почему по ночам так плохо? Днем он пытается двигаться, что если… Тень догадки или единственная возможность помочь?
- Кюдзо, я должен осмотреть раны.
- Оставь, не трать время. Ты же солдат, а не врач.
- Кюдзо, посмотри на меня внимательнее. Долгие месяцы я провел в госпитале. Со мной в палате лежали и безногие и слепые: летчик с выжженными глазами. Персонала не хватало катастрофически, когда мог, я помогал. Я знаю о боли побольше, чем иной медик.
Молчит.
Считать это согласием Ситиродзи не хотел, а без согласия он решил ничего не делать.
- Прости, я не хотел вызвать неприятные воспоминания.
Ситиродзи погладил слипшиеся от пота потускневшие волосы.
Он осторожно убрал простыню. Кроме последних багровых ран, все тощее тело было исчерчено белесыми тонкими и не очень шрамами. Недешево тебе стоило это фантастическое мастерство. Ситиродзи осторожно провел пальцами по длинной ране на бедре. Никаких воспалений.
- Ты помнишь, как тебя ударили?
- Если бы я видел, то парировал… Последнее, что помню – удар по голове.
Ключица заживала хорошо, но под ней рана была горячей и припухшей.
Ситиродзи вспомнил, как они нашли Кюдзо среди обломков стальной арматуры. Если бы не переплетение балок, нападавший перерубил бы беззащитное тело пополам, но меч, чиркнув по искореженному металлу, соскользнул. Если осколок …
- В ране что-то осталось, прости, мне надо было занялся этим раньше, - прошептал Ситиродзи. - Потерпишь?
- Есть варианты?
Ситиродзи приготовил небольшой, но острый нож и пинцет. Вздохнул.
- Саке ты столько не выпьешь. Позволь, я оглушу тебя, по крайней мере, некоторое время ты не будешь ничего чувствовать.
Кюдзо удивился. Благодарно посмотрел на Ситиродзи, кивнул и закрыл глаза. Чего только Ситиродзи это стоило: ударить своего беленького самурая! Зато, через несколько секунд, он уже держал перед глазами зажатый пинцетом злополучный осколок. Оставалось быстро проверил рану, смыть кровь и обновить повязку. Потом Ситиродзи набрал с северной стороны дома снег, завернул его в полотенце и приложил к ссадине на скуле Кюдзо.
Когда я влюбился?
При первой нашей встрече у меня не было никаких столбняков и озарений, и небо не падало мне на темечко. Новый соратник, недавний противник, оказался прекрасным бойцом, это вызывало уважение, но и только. Более того, сначала я был убежден, что в наших опасных странствиях он – одна из неприятнейших опасностей.
Один вид чего стоил! Длиннополый плащ как раз для того, чтобы в самый ответственный момент запутаться в нем и споткнуться. Страшноватые глаза альбиноса, унылая физиономия, тощее тело с ненормально узкими плечами – ни мужчина, ни женщина, волосы как неровный пучок соломы, мечом он их обрезает что ли: никаких плотских чувств он у меня не вызвал. Когда-то был мужественный Камбей, теперь - нежная Юкино, мне хватало.
Может быть, это началось с жалости? Обычно добрая и тактичная жрица воды, переговариваясь со мной по дороге в деревню, почему-то постоянно оскорбляла его. Если он и показался ей немым, но глухим-то он точно не был. Это выглядело жестоко: встав на нашу сторону, Кюдзо спас нас. В конце концов, он добровольно и сознательно обрек себя на наше общество, и уйти мог только в смерть. И, как это часто бывает в жизни, особенно, на войне, еще до конца дороги девчонке представилась возможность убедится в своей ошибке.
В деревне, когда Горобей рассказал мне, посмеиваясь, о стычке в городе «генерал ошарашил альбиносика, признавшись в любви, а тот его – лягнув в живот», я решил, что белобрысый мне нравится.
Со временем, сам не зная того, он подарил мне маленькую постыдную радость, в которой я не признался бы никому: Камбей, как ни бился, не смог стать ему ни учителем, ни хозяином, ни любовником. Хотя очень хотел … Обломался. Кюдзо остался ничьим. «Тебя убью я» – это, конечно, очень эффектно звучало, но он без всяких «убью» спасал любого, по-настоящему никого не выделяя, и это уравнивало нас всех с Камбеем.
С ним было безопасно.
Может быть, это началось тогда, когда мне захотелось и ему подарить ощущение защищенности. Ему не нравилось заходить днем в деревню, и я приносил порцию риса в лес. Он говорил мне «благодарю» низким красивым голосом и растворялся вместе с рисом. Скоро я поймал себя на мысли, что прихожу только ради того, чтобы послушать этот голос.
Потом я встретил его на безлюдном обрывистом берегу реки. Не очень-то удобное место для купания, но я со своим увечьем не хотел купаться на людях, он, наверное, тоже предпочитал одиночество. Когда я вышел из леса на берег, он уже успел снять плащ, черную свою упряжь и один сапог. Конечно, услышал меня, узнал по шагам, и теперь стоял на одной ноге, прижимая свое барахло к груди. Замер в неудобной позе и ел меня злым взглядом. Ветер мазнул легкой челкой по кончику его острого носа и Кюдзо неожиданно чихнул. Мне стало смешно и почему-то жарко, и я сказал, весело глядя в красные глаза: как удачно, я посторожу твои вещи, потом ты – мои. Он неожиданно легко согласился, не стесняясь, разделся, стянул волосы в короткий хвостик и пошел к реке. Мне показалось или он ухмыльнулся?
Я вообще не хотел смотреть, как он раздевается, но не успел отвернуться, а когда успел, было уже поздно. Сладенького захотелось вдалеке от Юкино? Если бы! Это дело поправимое. Нет. Когда-то мне захотелось пойти в бой за лучшим из воинов и делить с ним его славу, потом мне захотелось защитить маленькую гейшу и пожить в неге. Но никогда еще у меня не возникало желания отдать все, ничего не попросив взамен.
Боги, опять я влип! Личный пилот властного генерала Камбея, личный вышибала хозяйки Юкино – ласковой кошечки с железной хваткой. В минуты слабости я просил у судьбы робкого и беззащитного компаньона. Судьба умеет шутить. Это – о!
Я лежал на спине, смотрел в небо, но видел только изящную фигуру и жемчужную кожу. Не был он костляв, вполне ладно скроен, на удивление тонок в кости и грациозен, только странно смотрелись после хрупких запястий крупные натруженные кисти рук. Без челки сразу стало заметно, как он красив и как он устал. И он не был юным, слишком старые глаза. Он вполне мог быть моим ровесником.
Когда Кюдзо вернулся и выдернул из-под меня свое полотенце, что-то в нем изменилось. У хитрого дъявола всегда было звериное чутье, и он тут же многое понял обо мне.
К моему удивлению он вполне дружелюбно прошипел:
- Спишь, охранник! За катаны я бы придушил тебя.
Он стал моим другом.
О большем я не смел заикаться.
А теперь?
После завтрака Ситиродзи крепко взял Камбея за локоть и молча увлек во двор.
- Отдай мне Кюдзо.
Спокойно, но тоном, не терпящим возражений.
- Я вижу: ты говоришь это серьезно, да, и не время для шуток. Но, может быть, я не так понял? Объясни значение своих слов.
- Да все просто! - вымотанный душой и телом Ситиродзи не собирался ходить вокруг да около и вывалил все как есть. - Сегодня вечером ты собираешься убить, не делай этого, отдай жизнь Кюдзо мне. Я попробую спасти его.
- Ты просто не знаешь…
- Я все знаю. Ты забыл, что здесь картонные стены, да и как я могу спать, когда он страдает.
Васильковые глаза заблестели, голос сорвался.
Ай, да Ситиродзи!
На кухне и днем и ночью имелась теплая вода и горячий чай, чистые бинты и простыни. Камбей видел все, но не понимал до конца смысла происходящего. Это не было привычной заботой о нем, Камбее, да и вообще не было заботой. Его «верная женушка» влюбился в бледненького поганца…
- В бреду к нему приходят тени прошлого, он бессилен перед ними, и это сводит его с ума. Он не хочет сдаваться безумию. Он слишком горд. Решение Кюдзо - умереть.
- Знаю – слышал. Дай мне шанс спасти. Ты утомлен. Ты устал видеть его муки. Уезжай. (Вам с вашей гордостью до могилы недалеко, а я свою сумею засунуть … за пазуху).
- Зачем это тебе, Ситиродзи?
- Ты уже догадался, не спрашивай!
- Но что ты собираешься делать? Что ты можешь?
«Я прямо сейчас должен доложить тебе о плане действий?! - зло подумал Ситиродзи, но сдержался.
- По крайней мере, я не прерву его жизнь, пока будет биться сердце.
Камбей неожиданно жестко спросил: «ты надеешься, что у Кюдзо есть сердце?» И споткнулся о тяжелый взгляд бывшего своего пилота.
- Я обещал ему… он рассчитывает на мою помощь.
- Тогда тебе придется сначала меня убить.
Ситиродзи тоже мог быть убедительным. Спорить? Чтобы в случае выигрыша убить двоих: старого друга и нового соратника?
- Хорошо, если я уже ничем не могу помочь, то мне лучше попрощаться и уехать. Может быть, с тобой ему будет легче.
Камбей вернулся в комнату и быстро побросал в походный мешок те свои вещи, что попались на глаза. Повернулся к Кюдзо. Взгляд верного врага был вовсе не таким, как все последнее время, мутным и больным. Верный враг смотрел на него как до ранения: ясно и зло.
- Прости, я должен уехать на несколько недель.
- Прощай, - ответил Кюдзо, закрыл глаза и отвернулся.
Ситиродзи проводил Камбея до двери, убедился, что тот направился в сторону города, а не куда глаза глядят, и вернулся к раненому.
Кюдзо так и лежал с закрытыми глазами и казался бестелесным под тонкой простыней. Ситиродзи тихонько присел рядом с футоном, согрел заледеневшие от дикого разговора пальцы и коснулся кончиками горла Кюдзо. Сердце билось слабо, но ровно. Он также осторожно коснулся пальцами подрагивающей кисти. Накрыл ее своей ладонью. Очень нескоро, но Кюдзо открыл глаза. Открыл и прошептал:
- А ты меня, конечно, не убьешь, как ни проси?
Слышать их разговор он не мог, значит – догадался обо всем.
- Можешь ненавидеть меня, но жить ты будешь.
Ситиродзи сидел, успокаивая свое сердце, подчиняя его ритм медленному биению чужого. Медленному? Значит лихорадки нет? Странно, в случае заражение, жар сжигал бы его постоянно, но сейчас его нет, ладонь ледяная, почему по ночам так плохо? Днем он пытается двигаться, что если… Тень догадки или единственная возможность помочь?
- Кюдзо, я должен осмотреть раны.
- Оставь, не трать время. Ты же солдат, а не врач.
- Кюдзо, посмотри на меня внимательнее. Долгие месяцы я провел в госпитале. Со мной в палате лежали и безногие и слепые: летчик с выжженными глазами. Персонала не хватало катастрофически, когда мог, я помогал. Я знаю о боли побольше, чем иной медик.
Молчит.
Считать это согласием Ситиродзи не хотел, а без согласия он решил ничего не делать.
- Прости, я не хотел вызвать неприятные воспоминания.
Ситиродзи погладил слипшиеся от пота потускневшие волосы.
Он осторожно убрал простыню. Кроме последних багровых ран, все тощее тело было исчерчено белесыми тонкими и не очень шрамами. Недешево тебе стоило это фантастическое мастерство. Ситиродзи осторожно провел пальцами по длинной ране на бедре. Никаких воспалений.
- Ты помнишь, как тебя ударили?
- Если бы я видел, то парировал… Последнее, что помню – удар по голове.
Ключица заживала хорошо, но под ней рана была горячей и припухшей.
Ситиродзи вспомнил, как они нашли Кюдзо среди обломков стальной арматуры. Если бы не переплетение балок, нападавший перерубил бы беззащитное тело пополам, но меч, чиркнув по искореженному металлу, соскользнул. Если осколок …
- В ране что-то осталось, прости, мне надо было занялся этим раньше, - прошептал Ситиродзи. - Потерпишь?
- Есть варианты?
Ситиродзи приготовил небольшой, но острый нож и пинцет. Вздохнул.
- Саке ты столько не выпьешь. Позволь, я оглушу тебя, по крайней мере, некоторое время ты не будешь ничего чувствовать.
Кюдзо удивился. Благодарно посмотрел на Ситиродзи, кивнул и закрыл глаза. Чего только Ситиродзи это стоило: ударить своего беленького самурая! Зато, через несколько секунд, он уже держал перед глазами зажатый пинцетом злополучный осколок. Оставалось быстро проверил рану, смыть кровь и обновить повязку. Потом Ситиродзи набрал с северной стороны дома снег, завернул его в полотенце и приложил к ссадине на скуле Кюдзо.
Когда я влюбился?
При первой нашей встрече у меня не было никаких столбняков и озарений, и небо не падало мне на темечко. Новый соратник, недавний противник, оказался прекрасным бойцом, это вызывало уважение, но и только. Более того, сначала я был убежден, что в наших опасных странствиях он – одна из неприятнейших опасностей.
Один вид чего стоил! Длиннополый плащ как раз для того, чтобы в самый ответственный момент запутаться в нем и споткнуться. Страшноватые глаза альбиноса, унылая физиономия, тощее тело с ненормально узкими плечами – ни мужчина, ни женщина, волосы как неровный пучок соломы, мечом он их обрезает что ли: никаких плотских чувств он у меня не вызвал. Когда-то был мужественный Камбей, теперь - нежная Юкино, мне хватало.
Может быть, это началось с жалости? Обычно добрая и тактичная жрица воды, переговариваясь со мной по дороге в деревню, почему-то постоянно оскорбляла его. Если он и показался ей немым, но глухим-то он точно не был. Это выглядело жестоко: встав на нашу сторону, Кюдзо спас нас. В конце концов, он добровольно и сознательно обрек себя на наше общество, и уйти мог только в смерть. И, как это часто бывает в жизни, особенно, на войне, еще до конца дороги девчонке представилась возможность убедится в своей ошибке.
В деревне, когда Горобей рассказал мне, посмеиваясь, о стычке в городе «генерал ошарашил альбиносика, признавшись в любви, а тот его – лягнув в живот», я решил, что белобрысый мне нравится.
Со временем, сам не зная того, он подарил мне маленькую постыдную радость, в которой я не признался бы никому: Камбей, как ни бился, не смог стать ему ни учителем, ни хозяином, ни любовником. Хотя очень хотел … Обломался. Кюдзо остался ничьим. «Тебя убью я» – это, конечно, очень эффектно звучало, но он без всяких «убью» спасал любого, по-настоящему никого не выделяя, и это уравнивало нас всех с Камбеем.
С ним было безопасно.
Может быть, это началось тогда, когда мне захотелось и ему подарить ощущение защищенности. Ему не нравилось заходить днем в деревню, и я приносил порцию риса в лес. Он говорил мне «благодарю» низким красивым голосом и растворялся вместе с рисом. Скоро я поймал себя на мысли, что прихожу только ради того, чтобы послушать этот голос.
Потом я встретил его на безлюдном обрывистом берегу реки. Не очень-то удобное место для купания, но я со своим увечьем не хотел купаться на людях, он, наверное, тоже предпочитал одиночество. Когда я вышел из леса на берег, он уже успел снять плащ, черную свою упряжь и один сапог. Конечно, услышал меня, узнал по шагам, и теперь стоял на одной ноге, прижимая свое барахло к груди. Замер в неудобной позе и ел меня злым взглядом. Ветер мазнул легкой челкой по кончику его острого носа и Кюдзо неожиданно чихнул. Мне стало смешно и почему-то жарко, и я сказал, весело глядя в красные глаза: как удачно, я посторожу твои вещи, потом ты – мои. Он неожиданно легко согласился, не стесняясь, разделся, стянул волосы в короткий хвостик и пошел к реке. Мне показалось или он ухмыльнулся?
Я вообще не хотел смотреть, как он раздевается, но не успел отвернуться, а когда успел, было уже поздно. Сладенького захотелось вдалеке от Юкино? Если бы! Это дело поправимое. Нет. Когда-то мне захотелось пойти в бой за лучшим из воинов и делить с ним его славу, потом мне захотелось защитить маленькую гейшу и пожить в неге. Но никогда еще у меня не возникало желания отдать все, ничего не попросив взамен.
Боги, опять я влип! Личный пилот властного генерала Камбея, личный вышибала хозяйки Юкино – ласковой кошечки с железной хваткой. В минуты слабости я просил у судьбы робкого и беззащитного компаньона. Судьба умеет шутить. Это – о!
Я лежал на спине, смотрел в небо, но видел только изящную фигуру и жемчужную кожу. Не был он костляв, вполне ладно скроен, на удивление тонок в кости и грациозен, только странно смотрелись после хрупких запястий крупные натруженные кисти рук. Без челки сразу стало заметно, как он красив и как он устал. И он не был юным, слишком старые глаза. Он вполне мог быть моим ровесником.
Когда Кюдзо вернулся и выдернул из-под меня свое полотенце, что-то в нем изменилось. У хитрого дъявола всегда было звериное чутье, и он тут же многое понял обо мне.
К моему удивлению он вполне дружелюбно прошипел:
- Спишь, охранник! За катаны я бы придушил тебя.
Он стал моим другом.
О большем я не смел заикаться.
А теперь?
вторник, 03 августа 2010
Час дракона
Сейчас по "Культуре" была передача про развитие человека прямо ходящего, а потом, разумного. А мне больше нравится идея (мне лично она стала известна из Стругацких), что настоящим человеком становится "Гомо люденс" - человек играющий. 

Час дракона
Бой кончился как раз тогда, когда Ситиродзи подошел к пределу своей выносливости, и желание лечь стало сильнее желания жить. Как и всегда. А может быть, каждый раз ему так казалось уже потом, после боя. В полной тишине белым привидением к нему подошел Камбей. Ну, почти белым: в пыли и пятнах крови. Они смотрели друг на друга молча, прислушиваясь к окружающему миру. Поверженные враги еще могут быть опасны. Тишина, не слышно ни врагов, ни …
Кюдзо?
Их безумный непобедимый соратник.
Он не откликался, а это могло означать только самое плохое. Оба потеряли Кюдзо из виду уже давно, оставалось, передвигаясь хаотически по руинам, всматриваться в тени.
Ситиродзи обмер, когда увидел на обломках бетона и арматуры изломанное тело. Кюдзо лежал навзничь, раскинув руки, брошенные катаны блестели, отражая солнце и казались в этом хаосе неестественно живыми и целыми. Иссеченная красная ткань, восковое лицо, каменная крошка, песок. Ситиродзи вернулся к действительности только, когда Камбей, осмотрев раны и коснувшись пальцами горла над широким воротом плаща, тусклым голосом сказал: «его не спасти, но пока он жив, судьба с ним не милосердна – промучается несколько часов».
Ситиродзи опустился рядом на колени, но никак не мог заставить себя протянуть руку. Казалось невозможным коснуться без разрешения одежды, а, тем более, кожи этого демонстративно нелюдимого существа. И еще казалось, что любое прикосновение принесет раненому убийственную боль.
Но Камбей после своего вердикта бездействовал, и отступать было некуда.
"Все, - сказал себе Ситиродзи, - успокойся. Умрет предмет твоей тайной страсти, чиркнешь себе по горлу, делов-то. Одной из парных катан, например! Как это не смешно, но ты – его единственный шанс". Самовнушение подействовало.
Ситиродзи оторвал клок от подкладки хаори и перво-наперво смахнул пыль с век и губ раненого.
Широкие и упругие ножны катан спасли от перелома позвоночник. Осторожно приподнять и повернуть белобрысую голову: пушистые волосы в крови, но, удача, по касательной, ссадина, наверно его оглушило, и тогда… Ударили со всего маха: левая ключица и правое бедро рассечены, но он жив и он выживет, решил Ситиродзи. Ничего нет под рукой, подкладку собственного хаори - на длинные ленты. Катаной Кюдзо – его плащ – в клочья, чтобы лучше изучить повреждения. Ключица устояла, трещина, наверно, все же есть, ниже – глубокая рана, на нее – тугую повязку, руку примотать к грудной клетке, чтобы не доломать ключицу. Бедро разрезано почти по всей длине до кости, чудом не задета артерия. Потом зашьем, если будет чем. Пока – замотать потуже. Закутать в остатки хаори, холодно. Надо найти что-то под носилки.
- Да что он там весит, - ответил Камбей и поднял Кюдзо на руки.
Пошли, только куда? До города он не доживет.
- Вниз, я видел там лес. Все – укрытие. На северном склоне холма еще лежал снег, но у подножья чернела дорога, ведущая, судя по всему, в город.
- Слышишь, речка.
- Что, нам это дает?
- Воду, осел, - подумал Ситиродзи, начиная злиться на фатализм Камбея, но промолчал.
Дом. Брошенный. Совсем недавно. Скорее всего, хозяева бежали в город, опасаясь бандитов. Кухня. Светлая комната. Разожги угли в жаровне. Иголка, нитки, простыню – на бинты, руки трясутся, даже железная, потому что это дрожит сердце. Кипятить, надо долго, а времени нет. Промыть рану и шить, эту, другую, оставить дренаж, бинтовать. Все. Дикие вишневые глаза, искаженный страдальческой гримасой рот. Очнулся. Когда?
Камбей укрыл раненого простыней, опустить на истерзанное тело тяжелое одеяло казалось невозможным.
Кроме большой светлой комнаты в доме была маленькая, окна которой выходили на север. Ситиродзи устроил там себе лежак и мгновенно вырубился. Проснулся он ночью и сразу понял от чего, когда из соседней комнаты раздался глухой болезненный вскрик.
- Что?
- У него начался сильный жар, он метался и мог повредить повязку. Но когда я попытался дотронуться, он закричал.
Великий Камбей был растерян, беспомощность не входила в арсенал его чувств.
- Он слишком слаб, чтобы повредить себе.
Ситиродзи ушел на кухню вскипятить воды. Он сидел там и через картонную стенку слушал хриплое дыхание, перемежающееся стонами. Он пытался думать. Получалось плохо – от жалости сжималось сердце и отшибало мозги. На рассвете жар отступил. Ситиродзи, шатаясь от усталости, вернулся в комнату и предложил Камбею: иди, отдохни, я посижу с ним. Он дождался, когда Кюдзо откроет глаза, слегка повернул его голову и поднес к почерневшим искусанным губам ложку с водой. Ему удалось влить несколько ложек прежде, чем вишневые глаза закрылись.
На следующую ночь кошмар повторился.
К концу третьей ночи он услышал, как хриплый голос медленно, но отчетливо выговаривает:
- Я мог бы терпеть боль, но не хочу сходить с ума. Камбей, окажи мне последнюю услугу.
- Скоро утро, тебе станет легче, но если вечером ты повторишь просьбу, Кюдзо-доно, я не откажу тебе.
Боги, он убьет его.
И Ситиродзи решился…
Кюдзо?
Их безумный непобедимый соратник.
Он не откликался, а это могло означать только самое плохое. Оба потеряли Кюдзо из виду уже давно, оставалось, передвигаясь хаотически по руинам, всматриваться в тени.
Ситиродзи обмер, когда увидел на обломках бетона и арматуры изломанное тело. Кюдзо лежал навзничь, раскинув руки, брошенные катаны блестели, отражая солнце и казались в этом хаосе неестественно живыми и целыми. Иссеченная красная ткань, восковое лицо, каменная крошка, песок. Ситиродзи вернулся к действительности только, когда Камбей, осмотрев раны и коснувшись пальцами горла над широким воротом плаща, тусклым голосом сказал: «его не спасти, но пока он жив, судьба с ним не милосердна – промучается несколько часов».
Ситиродзи опустился рядом на колени, но никак не мог заставить себя протянуть руку. Казалось невозможным коснуться без разрешения одежды, а, тем более, кожи этого демонстративно нелюдимого существа. И еще казалось, что любое прикосновение принесет раненому убийственную боль.
Но Камбей после своего вердикта бездействовал, и отступать было некуда.
"Все, - сказал себе Ситиродзи, - успокойся. Умрет предмет твоей тайной страсти, чиркнешь себе по горлу, делов-то. Одной из парных катан, например! Как это не смешно, но ты – его единственный шанс". Самовнушение подействовало.
Ситиродзи оторвал клок от подкладки хаори и перво-наперво смахнул пыль с век и губ раненого.
Широкие и упругие ножны катан спасли от перелома позвоночник. Осторожно приподнять и повернуть белобрысую голову: пушистые волосы в крови, но, удача, по касательной, ссадина, наверно его оглушило, и тогда… Ударили со всего маха: левая ключица и правое бедро рассечены, но он жив и он выживет, решил Ситиродзи. Ничего нет под рукой, подкладку собственного хаори - на длинные ленты. Катаной Кюдзо – его плащ – в клочья, чтобы лучше изучить повреждения. Ключица устояла, трещина, наверно, все же есть, ниже – глубокая рана, на нее – тугую повязку, руку примотать к грудной клетке, чтобы не доломать ключицу. Бедро разрезано почти по всей длине до кости, чудом не задета артерия. Потом зашьем, если будет чем. Пока – замотать потуже. Закутать в остатки хаори, холодно. Надо найти что-то под носилки.
- Да что он там весит, - ответил Камбей и поднял Кюдзо на руки.
Пошли, только куда? До города он не доживет.
- Вниз, я видел там лес. Все – укрытие. На северном склоне холма еще лежал снег, но у подножья чернела дорога, ведущая, судя по всему, в город.
- Слышишь, речка.
- Что, нам это дает?
- Воду, осел, - подумал Ситиродзи, начиная злиться на фатализм Камбея, но промолчал.
Дом. Брошенный. Совсем недавно. Скорее всего, хозяева бежали в город, опасаясь бандитов. Кухня. Светлая комната. Разожги угли в жаровне. Иголка, нитки, простыню – на бинты, руки трясутся, даже железная, потому что это дрожит сердце. Кипятить, надо долго, а времени нет. Промыть рану и шить, эту, другую, оставить дренаж, бинтовать. Все. Дикие вишневые глаза, искаженный страдальческой гримасой рот. Очнулся. Когда?
Камбей укрыл раненого простыней, опустить на истерзанное тело тяжелое одеяло казалось невозможным.
Кроме большой светлой комнаты в доме была маленькая, окна которой выходили на север. Ситиродзи устроил там себе лежак и мгновенно вырубился. Проснулся он ночью и сразу понял от чего, когда из соседней комнаты раздался глухой болезненный вскрик.
- Что?
- У него начался сильный жар, он метался и мог повредить повязку. Но когда я попытался дотронуться, он закричал.
Великий Камбей был растерян, беспомощность не входила в арсенал его чувств.
- Он слишком слаб, чтобы повредить себе.
Ситиродзи ушел на кухню вскипятить воды. Он сидел там и через картонную стенку слушал хриплое дыхание, перемежающееся стонами. Он пытался думать. Получалось плохо – от жалости сжималось сердце и отшибало мозги. На рассвете жар отступил. Ситиродзи, шатаясь от усталости, вернулся в комнату и предложил Камбею: иди, отдохни, я посижу с ним. Он дождался, когда Кюдзо откроет глаза, слегка повернул его голову и поднес к почерневшим искусанным губам ложку с водой. Ему удалось влить несколько ложек прежде, чем вишневые глаза закрылись.
На следующую ночь кошмар повторился.
К концу третьей ночи он услышал, как хриплый голос медленно, но отчетливо выговаривает:
- Я мог бы терпеть боль, но не хочу сходить с ума. Камбей, окажи мне последнюю услугу.
- Скоро утро, тебе станет легче, но если вечером ты повторишь просьбу, Кюдзо-доно, я не откажу тебе.
Боги, он убьет его.
И Ситиродзи решился…
Час дракона
понедельник, 02 августа 2010
Час дракона
Если кто-то говорит, что к вам на праздник приезжает генерал Маргелов, не надо думать, что окружающие - идиоты и мистики! Это просто его сын - генерал Маргелов (а какая у него еще должна быть фамилия?).
Час дракона
Покатушники вернулись в 3:00 ночи. Наши единственные, кто доехали всей командой. Один упал серьезно, но встал и доехал. Муж похож на сиамского кота: тощая молочная тушка, а морда и руки-ноги - черные.

воскресенье, 01 августа 2010
Час дракона
Муж повел свою стаю на заключительный этап велосипедного бривета (600) километров в районе Курска. Ладно бы мужики, с ними девушка катается. Мда, как бы вдовой не остаться. У нас 40 в тени. Курс рядом, там, хотя бы ночью - 20. У нас - 30.
Час дракона
Опять, опять эта надоедливая, никому не нужная процедура.
Официальное мероприятие. Всем построиться по армиям и слушать очередного болтуна.
Хорошо начинающим. В дальних рядах – своя жизнь: смешки, байки и договорчики на сегодняшний вечер.
Скучающий Кенрен, стоящий за спинами Годжуна и Тенпо. Отрешенный маршал. Уж его-то размышлениям не может помешать даже бубнеж очередного болтуна. Скучающие ками. Тоскующий Император.
Кенрен не вслушивался. Берег себя. Инстинкт самосохранения.
Но то, что Тенпо сгорбился и напрягся, он заметил.
Что за черт?
Кончик драконьей косы подрагивал, а привычно спрятанные в длинных рукавах кисти рук… Кенрен не поверил своим глазам.
Вместо, чтоб, по своему обыкновению, стоять столбиком, вытянувшись по правилам, Годжун спрятал руки за спину и так сжал кулаки, что длинные когти пропороли кожу ладоней. На светлой гладкой чешуе капли собирались в ручейки и заползали за, очень кстати, алый манжет.
Кенрен, сохраняя на лице выражение «я сыт, сено было вкусным», покопался в карманах и добыл давно затерявшийся там носовой платок. Генералу понадобилась вся его легендарная сила, чтобы хоть немного разжать драконьи пальцы и засунуть под когти разорванный платок.
Только теперь Кенрен догадался прислушаться к тому, что говорит с трибуны ранее им не виданный ками. Но услышал только надтреснутый шепот Тенпо:
- Сейчас?
- Нет, я армию на него оставить не могу. Вечером, ко мне… Оба.
Официальное мероприятие. Всем построиться по армиям и слушать очередного болтуна.
Хорошо начинающим. В дальних рядах – своя жизнь: смешки, байки и договорчики на сегодняшний вечер.
Скучающий Кенрен, стоящий за спинами Годжуна и Тенпо. Отрешенный маршал. Уж его-то размышлениям не может помешать даже бубнеж очередного болтуна. Скучающие ками. Тоскующий Император.
Кенрен не вслушивался. Берег себя. Инстинкт самосохранения.
Но то, что Тенпо сгорбился и напрягся, он заметил.
Что за черт?
Кончик драконьей косы подрагивал, а привычно спрятанные в длинных рукавах кисти рук… Кенрен не поверил своим глазам.
Вместо, чтоб, по своему обыкновению, стоять столбиком, вытянувшись по правилам, Годжун спрятал руки за спину и так сжал кулаки, что длинные когти пропороли кожу ладоней. На светлой гладкой чешуе капли собирались в ручейки и заползали за, очень кстати, алый манжет.
Кенрен, сохраняя на лице выражение «я сыт, сено было вкусным», покопался в карманах и добыл давно затерявшийся там носовой платок. Генералу понадобилась вся его легендарная сила, чтобы хоть немного разжать драконьи пальцы и засунуть под когти разорванный платок.
Только теперь Кенрен догадался прислушаться к тому, что говорит с трибуны ранее им не виданный ками. Но услышал только надтреснутый шепот Тенпо:
- Сейчас?
- Нет, я армию на него оставить не могу. Вечером, ко мне… Оба.
суббота, 31 июля 2010
Час дракона
Я вас эксплуатирую бесстыдно. Простите. Еще с консультацией. Пропали все сообщения в почте. Я честно подписываюсь, но сообщения раньше были, а теперь - пропали. Трудно отслеживать, кто что новое пишет и комментарии. помогите!
Час дракона
Пишет Эллана Найт:
Научный подход к поговоркам.
Дуалистический принцип использования сельскохозяйственных орудий на
гидроповерхности" ("Вилами по воде писано").
"Бинарный характер высказываний индивидуума, утратившего социальную
активность" (Бабушка надвое сказала").
"Проблемы транспортировки жидкостей в сосудах с переменной структурой
плотности" ("Носить воду в решете").
"Оптимизация динамики работы тяглового средства передвижения, связанная с
устранением изначально деструктивной транспортной единицы" ("Баба с возу -
кобыле легче").
"Слабо выраженная актуальность применения клавишных инструментов в среде
лиц духовного звания" ("На фига попу гармонь").
"Нестандартные методы лечения сколиоза путем отправления ритуальных услуг"
("Горбатого могила исправит").
"Проблемы повышения мелкодисперсионности оксида двухатомного водорода
механическим путем" ("Толочь воду в ступе").
"Латентные возможности использования вербальных средств общения для
оптимизации труда" ("Пошел на ...").
"Положительное воздействие низкого коэффициента интеллекта на увеличение
совокупности задач в процессе осуществления трудовой деятельности"
("Работа дураков любит").
"Солипсизм домашней птицы по отношению к нежвачным млекопитающим отряда
парнокопытных" ("Гусь свинье не товарищ").
"Характерные внешние приметы как повод для узурпации наиболее
благоприятного социального статуса на рынке" ("Со свиным рылом да в калашный ряд").
"Антропоморфический подход к созданию брачной ячейки" ("Кому и кобыла
невеста").
"Синдром отказа от легитимизации, опирающийся на отсутствие возможностей
быстрой идентификации личности" ("Я не я, и лошадь не моя").
"Амбивалентная природа нейронных импульсов, испускаемых корой головного
мозга" ("И хочется и колется").
"Закономерности соотношения длины ороговевшего эпидермиса и количества
серого вещества в черепной коробке" ("Волос долог, да ум короток").
"Разновидность юридического акта, превалирующего над денежными средствами"
("Уговор дороже денег").
"Недопустимость использования типовых элементов жилищной архитектуры при
отрицании кульминационного проявления созерцательно-осязательных эмоций"
("Любовь не картошка - не выбросишь в окошко").
"Нейтральность вкусовых характеристик растения семейства крестоцветных по
отношению к овощным культурам средней полосы России" ("Хрен редьки не
слаще").
"Антитезисные свойства умственно неполноценных субъектов в контексте
выполнения государственных нормативных актов" ("Дуракам закон не писан").
"Отсутствие прогресса-регресса в метаболизме организма при изменении
соотношения жиров и углеводов в традиционном блюде оседлых народов" ("Кашу
маслом не испортишь").
"Место насекомовидных в иерархических системах пирамидального типа" ("Всяк
сверчок знай свой шесток").
"Закономерность возрастания личностной ценности субъекта после получения
травматического опыта" ("За одного битого двух небитых дают").
Научный подход к поговоркам.
Дуалистический принцип использования сельскохозяйственных орудий на
гидроповерхности" ("Вилами по воде писано").
"Бинарный характер высказываний индивидуума, утратившего социальную
активность" (Бабушка надвое сказала").
"Проблемы транспортировки жидкостей в сосудах с переменной структурой
плотности" ("Носить воду в решете").
"Оптимизация динамики работы тяглового средства передвижения, связанная с
устранением изначально деструктивной транспортной единицы" ("Баба с возу -
кобыле легче").
"Слабо выраженная актуальность применения клавишных инструментов в среде
лиц духовного звания" ("На фига попу гармонь").
"Нестандартные методы лечения сколиоза путем отправления ритуальных услуг"
("Горбатого могила исправит").
"Проблемы повышения мелкодисперсионности оксида двухатомного водорода
механическим путем" ("Толочь воду в ступе").
"Латентные возможности использования вербальных средств общения для
оптимизации труда" ("Пошел на ...").
"Положительное воздействие низкого коэффициента интеллекта на увеличение
совокупности задач в процессе осуществления трудовой деятельности"
("Работа дураков любит").
"Солипсизм домашней птицы по отношению к нежвачным млекопитающим отряда
парнокопытных" ("Гусь свинье не товарищ").
"Характерные внешние приметы как повод для узурпации наиболее
благоприятного социального статуса на рынке" ("Со свиным рылом да в калашный ряд").
"Антропоморфический подход к созданию брачной ячейки" ("Кому и кобыла
невеста").
"Синдром отказа от легитимизации, опирающийся на отсутствие возможностей
быстрой идентификации личности" ("Я не я, и лошадь не моя").
"Амбивалентная природа нейронных импульсов, испускаемых корой головного
мозга" ("И хочется и колется").
"Закономерности соотношения длины ороговевшего эпидермиса и количества
серого вещества в черепной коробке" ("Волос долог, да ум короток").
"Разновидность юридического акта, превалирующего над денежными средствами"
("Уговор дороже денег").
"Недопустимость использования типовых элементов жилищной архитектуры при
отрицании кульминационного проявления созерцательно-осязательных эмоций"
("Любовь не картошка - не выбросишь в окошко").
"Нейтральность вкусовых характеристик растения семейства крестоцветных по
отношению к овощным культурам средней полосы России" ("Хрен редьки не
слаще").
"Антитезисные свойства умственно неполноценных субъектов в контексте
выполнения государственных нормативных актов" ("Дуракам закон не писан").
"Отсутствие прогресса-регресса в метаболизме организма при изменении
соотношения жиров и углеводов в традиционном блюде оседлых народов" ("Кашу
маслом не испортишь").
"Место насекомовидных в иерархических системах пирамидального типа" ("Всяк
сверчок знай свой шесток").
"Закономерность возрастания личностной ценности субъекта после получения
травматического опыта" ("За одного битого двух небитых дают").
Час дракона