Он приготовил завтрак, который друзья съели в полной тишине. О чем думал Камбей, Ситиродзи не знал, но, судя по торжественности молчания, генерал готовился к вечеру. Обрывки же мыслей Ситиродзи смысл имели приблизительно следующий: «ты не убьешь моего…»

После завтрака Ситиродзи крепко взял Камбея за локоть и молча увлек во двор.

- Отдай мне Кюдзо.
Спокойно, но тоном, не терпящим возражений.
- Я вижу: ты говоришь это серьезно, да, и не время для шуток. Но, может быть, я не так понял? Объясни значение своих слов.
- Да все просто! - вымотанный душой и телом Ситиродзи не собирался ходить вокруг да около и вывалил все как есть. - Сегодня вечером ты собираешься убить, не делай этого, отдай жизнь Кюдзо мне. Я попробую спасти его.
- Ты просто не знаешь…
- Я все знаю. Ты забыл, что здесь картонные стены, да и как я могу спать, когда он страдает.
Васильковые глаза заблестели, голос сорвался.
Ай, да Ситиродзи!
На кухне и днем и ночью имелась теплая вода и горячий чай, чистые бинты и простыни. Камбей видел все, но не понимал до конца смысла происходящего. Это не было привычной заботой о нем, Камбее, да и вообще не было заботой. Его «верная женушка» влюбился в бледненького поганца…
- В бреду к нему приходят тени прошлого, он бессилен перед ними, и это сводит его с ума. Он не хочет сдаваться безумию. Он слишком горд. Решение Кюдзо - умереть.
- Знаю – слышал. Дай мне шанс спасти. Ты утомлен. Ты устал видеть его муки. Уезжай. (Вам с вашей гордостью до могилы недалеко, а я свою сумею засунуть … за пазуху).
- Зачем это тебе, Ситиродзи?
- Ты уже догадался, не спрашивай!
- Но что ты собираешься делать? Что ты можешь?
«Я прямо сейчас должен доложить тебе о плане действий?! - зло подумал Ситиродзи, но сдержался.
- По крайней мере, я не прерву его жизнь, пока будет биться сердце.
Камбей неожиданно жестко спросил: «ты надеешься, что у Кюдзо есть сердце?» И споткнулся о тяжелый взгляд бывшего своего пилота.
- Я обещал ему… он рассчитывает на мою помощь.
- Тогда тебе придется сначала меня убить.
Ситиродзи тоже мог быть убедительным. Спорить? Чтобы в случае выигрыша убить двоих: старого друга и нового соратника?
- Хорошо, если я уже ничем не могу помочь, то мне лучше попрощаться и уехать. Может быть, с тобой ему будет легче.
Камбей вернулся в комнату и быстро побросал в походный мешок те свои вещи, что попались на глаза. Повернулся к Кюдзо. Взгляд верного врага был вовсе не таким, как все последнее время, мутным и больным. Верный враг смотрел на него как до ранения: ясно и зло.
- Прости, я должен уехать на несколько недель.
- Прощай, - ответил Кюдзо, закрыл глаза и отвернулся.

Ситиродзи проводил Камбея до двери, убедился, что тот направился в сторону города, а не куда глаза глядят, и вернулся к раненому.

Кюдзо так и лежал с закрытыми глазами и казался бестелесным под тонкой простыней. Ситиродзи тихонько присел рядом с футоном, согрел заледеневшие от дикого разговора пальцы и коснулся кончиками горла Кюдзо. Сердце билось слабо, но ровно. Он также осторожно коснулся пальцами подрагивающей кисти. Накрыл ее своей ладонью. Очень нескоро, но Кюдзо открыл глаза. Открыл и прошептал:
- А ты меня, конечно, не убьешь, как ни проси?
Слышать их разговор он не мог, значит – догадался обо всем.
- Можешь ненавидеть меня, но жить ты будешь.

Ситиродзи сидел, успокаивая свое сердце, подчиняя его ритм медленному биению чужого. Медленному? Значит лихорадки нет? Странно, в случае заражение, жар сжигал бы его постоянно, но сейчас его нет, ладонь ледяная, почему по ночам так плохо? Днем он пытается двигаться, что если… Тень догадки или единственная возможность помочь?
- Кюдзо, я должен осмотреть раны.
- Оставь, не трать время. Ты же солдат, а не врач.
- Кюдзо, посмотри на меня внимательнее. Долгие месяцы я провел в госпитале. Со мной в палате лежали и безногие и слепые: летчик с выжженными глазами. Персонала не хватало катастрофически, когда мог, я помогал. Я знаю о боли побольше, чем иной медик.
Молчит.
Считать это согласием Ситиродзи не хотел, а без согласия он решил ничего не делать.
- Прости, я не хотел вызвать неприятные воспоминания.
Ситиродзи погладил слипшиеся от пота потускневшие волосы.

Он осторожно убрал простыню. Кроме последних багровых ран, все тощее тело было исчерчено белесыми тонкими и не очень шрамами. Недешево тебе стоило это фантастическое мастерство. Ситиродзи осторожно провел пальцами по длинной ране на бедре. Никаких воспалений.
- Ты помнишь, как тебя ударили?
- Если бы я видел, то парировал… Последнее, что помню – удар по голове.
Ключица заживала хорошо, но под ней рана была горячей и припухшей.
Ситиродзи вспомнил, как они нашли Кюдзо среди обломков стальной арматуры. Если бы не переплетение балок, нападавший перерубил бы беззащитное тело пополам, но меч, чиркнув по искореженному металлу, соскользнул. Если осколок …
- В ране что-то осталось, прости, мне надо было занялся этим раньше, - прошептал Ситиродзи. - Потерпишь?
- Есть варианты?
Ситиродзи приготовил небольшой, но острый нож и пинцет. Вздохнул.
- Саке ты столько не выпьешь. Позволь, я оглушу тебя, по крайней мере, некоторое время ты не будешь ничего чувствовать.
Кюдзо удивился. Благодарно посмотрел на Ситиродзи, кивнул и закрыл глаза. Чего только Ситиродзи это стоило: ударить своего беленького самурая! Зато, через несколько секунд, он уже держал перед глазами зажатый пинцетом злополучный осколок. Оставалось быстро проверил рану, смыть кровь и обновить повязку. Потом Ситиродзи набрал с северной стороны дома снег, завернул его в полотенце и приложил к ссадине на скуле Кюдзо.

Когда я влюбился?
При первой нашей встрече у меня не было никаких столбняков и озарений, и небо не падало мне на темечко. Новый соратник, недавний противник, оказался прекрасным бойцом, это вызывало уважение, но и только. Более того, сначала я был убежден, что в наших опасных странствиях он – одна из неприятнейших опасностей.
Один вид чего стоил! Длиннополый плащ как раз для того, чтобы в самый ответственный момент запутаться в нем и споткнуться. Страшноватые глаза альбиноса, унылая физиономия, тощее тело с ненормально узкими плечами – ни мужчина, ни женщина, волосы как неровный пучок соломы, мечом он их обрезает что ли: никаких плотских чувств он у меня не вызвал. Когда-то был мужественный Камбей, теперь - нежная Юкино, мне хватало.
Может быть, это началось с жалости? Обычно добрая и тактичная жрица воды, переговариваясь со мной по дороге в деревню, почему-то постоянно оскорбляла его. Если он и показался ей немым, но глухим-то он точно не был. Это выглядело жестоко: встав на нашу сторону, Кюдзо спас нас. В конце концов, он добровольно и сознательно обрек себя на наше общество, и уйти мог только в смерть. И, как это часто бывает в жизни, особенно, на войне, еще до конца дороги девчонке представилась возможность убедится в своей ошибке.
В деревне, когда Горобей рассказал мне, посмеиваясь, о стычке в городе «генерал ошарашил альбиносика, признавшись в любви, а тот его – лягнув в живот», я решил, что белобрысый мне нравится.
Со временем, сам не зная того, он подарил мне маленькую постыдную радость, в которой я не признался бы никому: Камбей, как ни бился, не смог стать ему ни учителем, ни хозяином, ни любовником. Хотя очень хотел … Обломался. Кюдзо остался ничьим. «Тебя убью я» – это, конечно, очень эффектно звучало, но он без всяких «убью» спасал любого, по-настоящему никого не выделяя, и это уравнивало нас всех с Камбеем.
С ним было безопасно.
Может быть, это началось тогда, когда мне захотелось и ему подарить ощущение защищенности. Ему не нравилось заходить днем в деревню, и я приносил порцию риса в лес. Он говорил мне «благодарю» низким красивым голосом и растворялся вместе с рисом. Скоро я поймал себя на мысли, что прихожу только ради того, чтобы послушать этот голос.
Потом я встретил его на безлюдном обрывистом берегу реки. Не очень-то удобное место для купания, но я со своим увечьем не хотел купаться на людях, он, наверное, тоже предпочитал одиночество. Когда я вышел из леса на берег, он уже успел снять плащ, черную свою упряжь и один сапог. Конечно, услышал меня, узнал по шагам, и теперь стоял на одной ноге, прижимая свое барахло к груди. Замер в неудобной позе и ел меня злым взглядом. Ветер мазнул легкой челкой по кончику его острого носа и Кюдзо неожиданно чихнул. Мне стало смешно и почему-то жарко, и я сказал, весело глядя в красные глаза: как удачно, я посторожу твои вещи, потом ты – мои. Он неожиданно легко согласился, не стесняясь, разделся, стянул волосы в короткий хвостик и пошел к реке. Мне показалось или он ухмыльнулся?
Я вообще не хотел смотреть, как он раздевается, но не успел отвернуться, а когда успел, было уже поздно. Сладенького захотелось вдалеке от Юкино? Если бы! Это дело поправимое. Нет. Когда-то мне захотелось пойти в бой за лучшим из воинов и делить с ним его славу, потом мне захотелось защитить маленькую гейшу и пожить в неге. Но никогда еще у меня не возникало желания отдать все, ничего не попросив взамен.
Боги, опять я влип! Личный пилот властного генерала Камбея, личный вышибала хозяйки Юкино – ласковой кошечки с железной хваткой. В минуты слабости я просил у судьбы робкого и беззащитного компаньона. Судьба умеет шутить. Это – о!

Я лежал на спине, смотрел в небо, но видел только изящную фигуру и жемчужную кожу. Не был он костляв, вполне ладно скроен, на удивление тонок в кости и грациозен, только странно смотрелись после хрупких запястий крупные натруженные кисти рук. Без челки сразу стало заметно, как он красив и как он устал. И он не был юным, слишком старые глаза. Он вполне мог быть моим ровесником.
Когда Кюдзо вернулся и выдернул из-под меня свое полотенце, что-то в нем изменилось. У хитрого дъявола всегда было звериное чутье, и он тут же многое понял обо мне.
К моему удивлению он вполне дружелюбно прошипел:
- Спишь, охранник! За катаны я бы придушил тебя.
Он стал моим другом.
О большем я не смел заикаться.
А теперь?