читать дальше
Доступ к записи ограничен
Проснулся Бамбук ночью от заливистого хохота. Под его окном, на скамейке, смеялась женщина.
- Потише, - недовольно буркнул Змей.
- Молчу, молчу... Генерал - такая лапочка. Смотри, как бы он не предъявил права на своего маршала.
- Это мой маршал.
Милосердная тебя побери!
- Вот видишь, «маршал». Вспоминается былое?
- Оговорился. Повторяю, мы не можем сейчас вернуться.
- Значит ты понимаешь, что ваше возвращение - просто дело времени?
- Жизнь, вообще, - дело времени.
Змей помолчал.
- Я не хочу возвращаться. Особенно теперь.
Милосердная присвистнула.
- «Особенно теперь»? Подманил, значит? Приручил?
Змей фыркнул:
- Что за омерзительные термины?
- Нет, голубчик! - взвилась Милосердная. - Это не термины омерзительные. Это ты омерзителен!
Бамбуку показалось, что он слышит тихое шипение.
- Объясни.
- Не понимаешь? Я объясню! Ты хочешь уверить его и себя, что влюблен. Как бы ни так! Ты не простил лезвие у горла, плен и свой постыдный страх. Вот и жаждешь... обладать. В отместку. Кстати, не стесняйся, иди, возьми его прямо сейчас. Маршал не откажет. Он же предатель, вот и будет искупать вину, служа при тебе шлюхой.
Знакомый мужской голос отчаянно крикнул:
- Годжун-сама, умоляю, стойте!
За окном топтались, рычали и визжали. Судя по треску, одежда летела клочьями. Неожиданно все стихло. Много бы дал Бамбук, чтобы узнать, как опытному, но немолодому ками удалось разнять двух фурий. Однако он разнял.
- Только из уважения к вам, Джирошин-доно, - тяжело дыша, выговорил Змей.
Женский голос звучал теперь уже с приличного расстояния. Голос матерился на всех языках мира одновременно.
- Конзеон Босацу, это неприлично! - возмущенно воскликнул древний воин.
Бамбук высунул из-за занавески то, что в его представлении было краешком глаза. Перламутровая луна отражалась в подмерзших за ночь лужах, и было неясно: тьма или лунный свет растворили две уходящие к морю фигуры. Змей устало и грязно выругался. Он поднялся и, ссутулившись, побрел на причал. Добрый и отзывчивый Бамбук едва не бросился за ним, но вовремя одумался, спрятался от лунных мыслей под одеялом, да так и пролежал до самого рассвета.
Утром жители маяка, не выспавшиеся и унылые, сползлись на завтрак. Говорить об иллюзиях уже не было сил, а о другом - не было интереса. Но, постепенно, яркое солнце и острый, порывистый ветер, бросающий в оконное стекло капли тающих сосулек, разбудили измученную компанию.
Змей забрал Бамбука и отправился в мастерскую. Сверчок утащил Мартышку смотреть на птиц, а Чабрец прильнул к компьютеру.
На крик, долетевший из-за дюны, побежали трое. Первым, зажав в кулаке разводной ключ, летел Бамбук. Следом, на ходу присматривая оружие, несся Змей. Он задержался: пришлось выключать сварочный аппарат и паяльную лампу. Чабрец, разбивший колено о ножку стола, несколько отстал.
В общем-то, ничего страшного спасатели не увидели. Сверчок обнимал уже притихшего Мартышку и повторял сипло: «это мираж».
- Что случилось? - выдохнул, готовый немедленно порешить всех врагов, Бамбук.
Сверчок, больше похожий на разгневанную птицу-сакретаря, чем на орнитолога, заорал:
- Случилось?!
Он закашлялся и продолжил сдавленным, полным яда шепотом:
- Да, чепуха. Вот он вытащил меч и вон ему горло перерезал.
Судя по энергичным тычкам пальца, горло перерезали смотрителю маяка.
- Откуда я меч вытащил? - ошеломленно спросил Чабрец.
- Из жопы, - ответил вежливый ученый. - Я-то понял, что это не вы, а Мартышка - нет.
- Пойдем, Бамбук, - позвал Змей, - стапеля надо доделать. Завтра... Нет, послезавтра лодку спустим.
Ближе к вечеру ветер стих, собрались тучи и полил дождь. Спать разошлись рано. Мартышка, обпившийся чаю с мятой, перебрался на ночь к объевшемуся валерьянки Сверчку. Бамбук, полный впечатлений от прошлой ночи, заснул, как только добрался до кровати. Спал ли Чабрец, неизвестно. Но его окно выходило в сторону леса, и он не видел, как на прибрежный песок вышел Змей.
Немного постояв, Змей глубоко вдохнул морской воздух и повелительно махнул рукой. Рядом с ним соткалось белое, в синих кучерявых прожилках облако, готовое поднять повелителя к алым стенам Тенкай. Через минуту Годжун, во всем своем главкомовском великолепии, уже стоял на розовой от вишневых листьев дороге.
Действовать предстояло молниеносно.
Годжун.
Явился к ками, временно исполняющему обязанности главнокомандующего.
Проследовал с ним в управление кадрами.
Написал докладную.
Испросил аудиенцию у Императора.
Представился по форме.
Выразил желание продолжить службу.
Оценил ошарашенную мордашку молодого Императора.
Подал докладную об изменении штатного расписания высшего звена управления.
Убедился, что на мордашке проступил ужас.
(Ещё бы, увольнению подлежали больше десятка высших князей.)
Подал прошение о бессрочном отпуске по личным обстоятельствам.
Забрал подписанное прошение и услышал: «не торопитесь приступать к службе, хорошенько отдохните».
Зашел в канцелярию Милосердной и лично тиснул на прошение нефритовую печать.
(Новый секретарь характером был слаб, он даже не пискнул, когда печать исчезла в кармане драконьей шинели.)
Проконтролировал, что копию приказа поставили на учет и подшили в дело Западной армии.
Навестил бодхисатву в ее доме у пруда.
- Кто к нам пожаловал?! А мы и не ждали! - встретила Годжуна Милосердная.
На лице у Джирошина отразилось клятвенное уверение, что к слову «мы» он не имеет никакого отношения.
- Не случилось ли у вас еще чего-нибудь? - поинтересовалась бодхисатва.
- Случилось. И, кстати, - прошение оказалось у Милосердной под носом, - я ушел в отпуск, и, если КТО-НИБУДЬ помешает мне отдыхать, то я на ТЕБЯ донесу.
- Да кто ж тебе поверит? - удивилась бодхисатва, тщательно изучив реквизиты документа и подпись Императора.
- Во что поверят? В то, что на моем острове появлялись неизвестные хулиганы, которые своим поведением оскорбили Короля Драконов? Или в то, что они были неосторожны и потеряли на месте преступления вот эту приметную канцелярскую принадлежность?
- Джирошин, ты видел?! - ахнула бодхисатва. - Немедленно отними у него печать!
- Конзеон Босацу, - проникновенно сказал помощник Милосердной, - я не видел. Я слепой старый ками. Но это лучше, чем покалеченный старый слепой ками. И, потом, обратите внимание, Годжун-сама пока не начал пугать вас тем, что поделится подозрениями с Конзеном... Характер у мальчика и раньше был непростым, а теперь... сами знаете.
Годжун поймал намек на лету. Милосердная - тоже. Она повернулась к дракону спиной.
- Прощайте, - сказал Годжун.
Теперь ему предстояло строевым шагом дойти до Туманных отрогов, по дороге не рухнув в тенкайскую пыль.
Ближе к рассвету дверь в комнате Чабреца скрипнула, и тихий голос спросил:
- Спишь?
Голос был практически беззвучным, прикинуться спящим не составляло труда, но Чабрец ответил:
- Нет.
Змей, бледный и промокший, стоял в дверях. Его заметно потряхивало.
- Проходи. Что с тобой?
- Гулял.
- А волосы почему мокрые?
- В море окунулся.
- Зачем?!
- Смыл с себя тот кисель, который в Тенкай называют воздухом...
Змей полез в карман - на ладони у него лежала нефритовая, облепленная помятыми лепестками, печать.
- Отпуск выбил.
- Ложись быстрее, не хватало простудиться, - приказал Чабрец, вытаскивая из комода полотенце.
Змей немедленно залез под одеяло и не уснул только потому, что Чабрец начал сушить ему волосы.
- От тебя пахнет морем.
- Тут все пахнет морем...
Утро встретило их скрипучим голосом Сверчка.
- Эй, тебе Змей ничего не говорил? Куда это он с утра...
Сверчок до конца открыл дверь, остановился и замолчал. На подушке рядом с растрепанной головой Чабреца наблюдался пегий затылок Змея...
- Что это такое?! - заорал Сверчок, тыча пальцем в кровать.
- Не твоя забота! - прошипел учитель.
- Моя! Моя!!
Казалось, что из орнитолога сейчас пойдет пена.
- Отдай!!!
- Отдай ему, а то он рассудком подвинется, - пробурчал Змей в подушку.
Сверчок сграбастал печать с тумбочки, прижал ее к костлявой груди и понес добычу в свое логово. На пороге он звенящим от счастья голосом бросил: «завтрак готов, ждать никто не будет».
Во время завтрака Чабрец рассеянно строил в тарелке крепость из каши, Бамбук поджимал губы и злобно дышал носом, а Змей докладывал о «командировке».
- ... поэтому теперь, Мартышка, Чабрец никого больше убивать не будет, - закончил он повествование.
- Зато, кое-кто другой убивать начнет, - пригрозил Бамбук яичнице.
Но ему никто не поверил, даже яичница.